Вирджиния Нильсен - Пылкая дикарка. Часть вторая
Мишель, недовольно бурча, вышел из спальни. Он понял, что она догадалась о его нужде. Теперь он раздумывал над слезами Клео. Что бы это значило?
Он знал, что его любовница — "железная" женщина. Она и должна быть такой, если хотела сохранить деньги и казино, которые завещал ей Ли Хинь. Она все еще оставалась самой красивой женщиной в Новом Орлеане и, вероятно, самой хитроумной и ловкой, к тому же одной из самых богатых. Он ужасно гордился тем, что сумел завоевать ее, но его власть над ней создавала для него большие неудобства. Он постоянно искал слабые места в ее стальном панцире.
Спустившись по лестнице, он встретил там лакея и послал его на кухню, чтобы сделать повару заказ. Потом направился к двери ее кабинета. Она была закрыта.
У Мишеля все закипело внутри. Это было последней соломинкой. Теперь он точно знал, что ей стало известно о его долгах. Она знала, зачем он пришел к ней в такой ранний час.
Несмотря на одержанный триумф над Клео перед лицом множества соперников, его положение никак нельзя было назвать завидным — оно было скорее унизительным для человека, занимающего такое положение в обществе, выходца из богатой семьи. Когда он стал ее любовником, он мечтал о контроле над ее казино. Вместо этого он получил статус ее главного, ответственного служащего. Она сама осуществляла контроль за своим состоянием, а ему ничего не досталось.
Закон запрещал ему брак с ней, — а это был единственный способ заполучить контроль над ее состоянием, так как даже если она и допускала его к себе в кровать, то все же твердо удерживала бразды правления в своих руках.
Ожидая ее прихода, он обдумывал свою стратегию для предстоящего с ней столкновения. Так как она разрушила все его надежды объединить удовольствия с бизнесом, он разрабатывал свое секретное оружие. Мишель уже давно догадывался, что дочь Клео находится в монастыре Святой Урсулы, и часто размышлял над тем, кто же мог быть ее отцом.
У Клео была отличная верховая лошадь, так как она проводила уик-энды только в доме у ручья Святого Иоанна, и ей нравилось совершать утренние прогулки. Мишель по утрам часто ее сопровождал. Маршрут такой прогулки проходил по дороге вдоль набережной, куда можно было добраться до улицы Урсулы, минуя старый монастырь, ныне дворец архиепископа, и по грязной дороге вдоль бараков на набережной к новому монастырю.
По пути можно было заглянуть за монастырскую стену. Они часто видели, как, построившись по двое в ряд, сироты направлялись к главному зданию в столовую на завтрак.
Он знал, куда они шли, так как однажды Клео ему подробно рассказала, что там происходит. Он диву давался — откуда она все это знает. Клео не посещала монастырь, не ходила к мессе. Он знал, что Ли Хинь нанял для нее преподавателя, обучавшего ее английскому и грамоте.
За монастырской стеной он увидел высокую девушку с песочного цвета волосами, которой судя по всему доверили присматривать за малышами. Даже на таком почтительном расстоянии от дороги она вызывала его интерес. Было ясно, что со временем она превратится в писаную красавицу. Как и ее мать? Это, конечно, было лишь догадкой, сделанной наобум, но он не мог от нее отделаться.
Клео сошла вниз по лестнице, как всегда элегантная и самодовольная. Из глубины дома показался лакей с накрытым салфеткой подносом, перед ним катилась волна тонкого запаха крепкого горячего кофе.
— Доброе утро, Пьер, — весело поздоровалась она. Ключом она открыла дверь и первой вошла в кабинет, указывая жестом Мишелю на стул для посетителей перед ее письменным столом.
Он был непоколебимо убежден, что именно он должен сидеть на том могущественном месте за письменным столом, где сейчас восседала она, гнев окончательно затуманил его мысли. Он тотчас же взял себя в руки, но от Клео не ускользнули промелькнувшие в его глазах злобные искорки. Ей было его жаль, но она знала, что делает.
Поставив перед ней поднос, Пьер поднял два маленьких серебряных кувшинчика — в одном был черный кофе, а в другом — молоко, — и смешал их в высоких чашках. Потом он снял салфетку с тарелки, где лежали булочки, намазанные маслом, бекон и фрукты, и быстро накрыл завтрак.
— Угощайся, прошу тебя, Мишель, — ласково сказала она, когда Пьер вышел из кабинета. — Ну, что ж, я готова выслушать правду о твоих карточных долгах.
Он вспыхнул.
— Ты шпионишь за мной!
— Этому научил меня, кроме всего прочего, Ли Хинь.
— Благодарю тебя за доверие!
— Я давным-давно научилась не доверять мужчине, убеждающему меня, что любит. Но речь не о Ли. Он был скорее мне другом, а не любовником.
Поднеся ко рту чашку, она сделала несколько глотков. Мишель мрачно глядел на нее.
— Кому ты задолжал, Мишель, и сколько?
— Я должен Мариньи две тысячи долларов, а Гуэрреро — три.
— Да, ты неплохо поиграл, прямо скажем! Ты ведь знаешь, что по правилам моего заведения никто из моих служащих…
— Перестань относиться ко мне как к своему лакею! — грубо оборвал он ее. — Ты заплатишь мои долги или нет?
Она потягивала кофе, печальным взглядом оценивая его. Вот еще раз она сделала неверный выбор. Ли Хинь был самым лучшим человеком, которого она встретила на своем жизненном пути, но у нее с ним никогда не было таких отношений, как с Иваном Кроули, или тех, которые она глупейшим образом надеялась иметь с Мишелем Жардэном.
— Я заплачу твои долги, Мишель, — тихо сказала она.
Его лицо просветлело, но она вдруг добавила:
— Но с этого дня твоей ноги здесь больше не будет. — В его смущенном взгляде отразилось неверие. — Я попрошу Пьера собрать твои вещички.
Он вдруг почувствовал такой приступ гнева, что мог даже ее ударить, но быстро опомнился, так как знал, что произойдет с ним, если она позовет своих охранников. Теперь он не мог взять ее лаской, это было бесполезно. По ее холодным глазам он догадался об этом. Резко бросив салфетку на поднос, он встал.
— Будь ты проклята! — вскричал он. — Будь проклята! Иди к черту!
На следующей неделе Орелию снова вызвали к матери-настоятельнице. На сей раз, как ей сказали, к ней пришел какой-то визитер, мужчина, и ее в дом для гостей проводила одна из послушниц. Там было три комнаты. Две внутренние соединялись приспособлением, очень похожим на экран исповедальни. В стене каждой из комнат были сделаны зарешеченные отверстия размером в два квадратных дюйма. Отверстия находились почти рядом, на расстоянии шести дюймов друг от друга. Они позволяли монашкам или их доверенным лицам общаться с посетителями, которые оставались для них невидимыми.
