Мэри Рич - Поцелуй бандита
Поправив постель, Елена подошла к столу возле стены, взяла большой глиняный кувшин, сняла крышку и вылила воду в оловянную кружку, отпила глоток и сделала гримасу. Вода была тепловатая, с привкусом минеральных солей, но утолить жажду больше было нечем.
Горящая свеча, воткнутая в пустую бутылку, стоящую возле кувшина, распространяла запах воска и жира в сыром и затхлом воздухе пещеры.
– Все удобства дома, если вы не возражаете против жизни летучей мыши, – сказала Елена горестно. Пещера поглотила звук ее голоса.
Снова она смотрела по направлению выхода из пещеры. Что сталось с главарем в маске? – недоумевала она. Девушка не видела его с тех пор, как ее привезли в лагерь разбойников. Елена содрогнулась, вспомнив холодный, бесстрастный голос, который, как нож, пронзил ее, а его синие глаза говорили, что он не пощадит ее до тех пор, пока не получит выкуп.
Когда девушка спросила о нем Эммануэля, тот просто ответил, что его нет в горах. Куда же он исчез? Она зажмурилась: боже, что будет со мной, когда он вернется?
Елена уселась на стул, обтянутый кожей, и закусила большой палец. Ей хотелось знать, что происходит у нее дома. Знает ли отец, что ее, а не Консицию, похитили? Холод, вызванный отнюдь не сыростью, охватил ее. Теперь, когда у нее было время подумать об их обмане, ее испугало, что подумает об этом отец.
Он поклялся, что Консиция поступит в монастырь, бормоча что-то об Ангеле. Ангел. Ангелина Сандовал, жена дона Луиса Сандовала, умерла, когда на ее голову упал с крыши кусок черепицы. Слуги говорили, что Мадам Мистрис все еще бродит по холлам гасиенды, как будто разыскивая мужа и оставленного юного сына. Елена никогда не видела призрака, но этот дух преследовал ее отца так долго, сколько она себя помнит. У него была безумная мысль, что Ангел заставляет его отослать Консицию. Иначе он никогда не стал бы отсылать ее от себя. Елена была так взволнована, что не могла сидеть спокойно, она встала и снова начала шагать по покрытому ковром полу.
Она хорошо знала Консицию – сходство с их светловолосой матерью, Соледад, всегда делало ее любимицей отца – обласканной, избалованной, получающей все самое лучшее. В то время как она, Елена, с ее темной кожей, волосами и глазами все время напоминала о презираемой индейской крови, которая была в нем. Хотя ею не пренебрегали, но ей доставалось только самое необходимое.
Елена вспомнила другое время, много лет тому назад, когда отец даже проклял ее.
Как-то Консиция и Елена нашли старую кладовку в нежилом крыле дома. Они обрадовались, когда обнаружили маскарадные парики, расшитые мантильи, фантастические накидки и бальные платья, упакованные в старые окованные медью сундуки посреди кедровых стружек. На стене они увидели портрет темноволосой молодой женщины, одетой в элегантное синее сатиновое платье. Роясь в сундуке, Консиция достала это платье, что было на портрете, и настояла на том, чтобы Елена его надела. Вместе они отправились к отцу.
Консиция осталась в холле, наблюдая за тем, как сестра скользнула в библиотеку. Елена помнила, как высоко она держала свою темноволосую голову, желая показать отцу, что она тоже может быть столь же красивой, как леди на портрете. Но когда он взглянул на нее, оторвавшись от бумаг, произошло то, чего она никак не ожидала. Глаза его широко раскрылись, он стал задыхаться. Лицо его побледнело от ужаса.
Елена настолько смутилась, что не знала, что делать. Тогда Консиция с хохотом влетела в комнату и разогнала чары. Разгневанный отец отослал их в свои комнаты, лишив обеда, запретив им когда-либо снова входить в эту часть дома.
Елена спрятала сатиновое платье, но она не обнаружила сходства с женщиной на портрете и не поняла причину такой вспышки гнева у отца. После этого, Елена могла бы в этом поклясться, отец ее немного побаивался. Но было странно, что он никогда не колебался наказывать ее за малейшие проступки.
Холодный страх охватил ее, когда она подумала, какое наказание он придумал на этот раз. Чтобы он там ни говорил, Консиция будет выдана замуж, подумала Елена. Другая мысль заставила девушку остановиться: а что, если он подстроил так, чтобы в монастырь попала я?
Она верила в бога и посещала мессу, когда священник приезжал в их маленькую часовню, но не собиралась проводить всю свою жизнь в набожных молитвах. Пребывание в пещере было бы свободой по сравнению с заточением на всю жизнь в стенах святого монастыря. Это пугало ее больше, чем бандиты. Охваченная паникой, она закружилась по пещере, глядя на луч света у входа.
– Боже мой! Что я наделала?
– Благодарю за прекрасный обед, – Диего улыбнулся через стол своему хозяину, дону Энрико де Бега.
– Не стоит благодарности, мой друг, пойдемте со мной в библиотеку, Диего, отведаем вместе херес. – Коренастый человек поднял пухлую руку, чтобы стряхнуть крошки от пищи, прилипшие к густым усам, которые опускались к его желтым зубам.
Диего изысканно приложил льняную салфетку к своим большим, но тщательно подстриженным усам. Чопорно поджав рот, он отодвинул стул от еще загруженного едой стола и поднялся. Прежде чем последовать за стариком в комнату с деревянными панелями и рядами книг, он одернул свою одежду, пальцами с маникюром на ногтях стряхнул со своих темно-красных брюк мельчайшие крошки.
Энрико снял пробку с хрустального графина, налил херес в стакан и протянул его Диего.
– Спасибо! – кивнул Диего. Отпивая вино, он осторожно опустился на край коричневой софы, покрытой кожей. Он спрятал улыбку за носовым платком, пахнущим лавандой и расшитым монограммами, наблюдая, как дон Энрико расхаживает по комнате.
– Я с трудом могу поверить в то, – мужчина провел рукой по своей лысой голове, – чтобы мою дорогую Консицию могли похитить перед носом моих вакуэрос.
– Сеньорита Елена, должно быть, страдает из-за того, что сестра попала в беду, – сказал Диего просто, чтобы поддержать разговор. Он видел младшую сестру только один раз, да и то на расстоянии. Он подозревал, что у нее есть какой-то физический недостаток, поскольку она не принимала участия в семейных приемах, когда ему случалось у них обедать.
– Ха! – Энрико взмахнул своей пухлой рукой. – Она даже не знает об этом. Три дня назад она отправилась навестить тетушку в Санта-Фе.
– И сколько она там пробудет? – спросил Диего, стараясь не зевать от скуки и думая о другом.
– Она не сказала. Я даже не знал, что она уедет так скоро. Когда я вернулся с пастбища, я нашел записку, в которой она сообщала, что решила выехать пораньше. – Он снова махнул рукой. – Но хватит о ней. Моя голова занята вещами поважнее. Подумать только, что моя драгоценная девочка в руках у этих головорезов! Одна мысль об этом делает Меня больным.
