Элизабет Бойл - Любовь сильнее расчета
У них не было ни того, ни другого.
Пока кузина Фелисити перечисляла имена учителей и излагала свои идеи об экономии, Мейсон тоскливо смотрел на кучу счетов на столе и думал о том, что же ему делать дальше.
Когда семь месяцев назад ему сообщили о гибели брата и невестки во время катания на яхте, он покинул Оксфорд с твердым намерением устроить семейные дела, позаботиться о благополучии племянниц и кузины, после чего вернуться в колледж к началу осенней сессии.
Но до сих пор, пытаясь разобраться в запутанных имущественных делах Эшлинов, он не продвинулся вперед, сначала работая с поверенными, а затем принимая кредиторов. Визиты кредиторов. О, как он их ненавидел!
«Очень сожалею, милорд. Придется побеспокоить вас. Дело вот в этом долге…»
«Мне крайне неприятно говорить об этом, милорд, но я хотел бы знать, когда вы займетесь этим счетом…»
Последние кредиторы становились все настойчивее:
«Милорд, если не последует оплаты или какого-либо возмещения, я буду вынужден…»
Мейсон знал, что они сделают. У его племянниц и кузины не останется ничего — даже их рубашки и чулки уйдут на оплату счетов. Всего лишь несколько недель назад он склонялся к тому, чтобы отдать все долги, продать то, что останется, и уехать обратно в Оксфорд. Сделать для семьи все, что сможет, и забыть, что когда-то был наследником долгов и мотовства семейства Эшлин.
Так было до тех пор, пока однажды ночью в библиотеке Мейсон не наткнулся на потрепанный том семейной истории. В своем желании отделить себя от всего претенциозного, воплощением чего были его предшественники, он никогда не задумывался над тем, что его отец и Фредерик ничем не напоминали своих прославленных предков.
Эшлины сражались рядом с королями в крестовых походах, а во времена правления Генриха Тюдора были его советниками в государственных делах. На морях Эшлины занимались каперством под покровительством доброй королевы Бесс. Эшлины помогали Карлу Второму вернуть трон.
Мейсон узнал, что имя Эшлинов прославилось вовсе не карточными долгами, бесконечными вереницами любовниц и прочими сомнительными занятиями и скандалами. Когда-то оно было связано с понятием чести, его уважали за жертвы, принесенные его обладателями во имя государства. И поэтому каждый кусок земли, принадлежавший Эшлинам, был ими заслужен.
Он прочитал последнюю страницу описания героического прошлого уже на рассвете. Теперь Мейсон понимал, что он должен сделать — не дать запятнать имя семьи очередными скандалами и вернуть роду прежнюю славу.
Громкий стук в дверь прервал размышления Мейсона и заставил умолкнуть кузину Фелисити, болтавшую о потенциальных женихах для девиц. Подняв глаза, Мейсон увидел входившего в кабинет Белтона. Два поколения Белтонов служили дворецкими в этой семье, и нынешний Белтон оставался надежной опорой дома. В детстве Мейсон считал его старым. Глядя сейчас на чопорного дворецкого, он мог поспорить, что тому уже за семьдесят — возраст, когда другие, жалуясь на подагру, прикованы к своему креслу. Единственным подтверждением того, что дворецкий постарел, была появившаяся на висках седина.
— Да, Белтон, в чем дело?
— Милорд, какая-то особа желает вас видеть, — объявил дворецкий с легким акцентом, выдававшим его шотландское происхождение.
Мейсон зная: если из речи Белтона исчезали присущие ему аристократические нотки, то это означало появление очередного кредитора. Белтон испытывал безграничное презрение к представителям данной профессии, особенно к тем, кто рассчитывал, что их счета будут немедленно оплачены. В таких случаях в его речи всегда проявлялся акцент.
— Впусти, — распорядился Мейсон. Он встал и подошел к внушительному столу красного дерева, принадлежавшему Фредерику.
— Как прикажете, милорд, — кивнул Белтон и вышел из комнаты.
Мейсон повернулся к кузине, которая встала, собираясь уйти.
— Предчувствуете бурю?
— Я не разбираюсь в таких делах, мой мальчик. Честно говоря, будет лучше, если ты сам займешься этим человеком.
Она начала торопливо собирать разбросанные нитки и лоскутки.
Мейсон понимал, почему она так спешит.
— Нет, останьтесь, я настаиваю. Ведь это, должно быть, ваша портниха.
Видя, что кузина, не обращая внимания на его слова, продолжает лихорадочно собирать рукоделие, Мейсон понял, что угадал.
— Новое платье?
Ему не требовался ответ, ибо виноватое выражение на лице Фелисити выдавало ее с головой.
— Надеюсь, оно записано на счет лорда Чилтона, а не на мой?
Она открыла рот, чтобы возмутиться таким ужасно неприличным предположением, но не успела произнести и слова, как Белтон ввел их нежеланного гостя. Кузина Фелисити открыла рот, как только что пойманная рыба, воззрившись на вошедшую в кабинет женщину. Мейсон же увидел нечто куда более приятное, чем бегающие глазки кредитора.
Спохватившись, он вскочил на ноги. Хотя Сент-Клер знал, что его кузина слишком близорука, даже ей было трудно не заметить переливающийся цвет зеленого шелкового платья посетительницы и блеск серебряной вышивки, украшавшей его.
Поскольку за последнее время Мейсон пересмотрел великое множество счетов за женские туалеты он сразу понял, что перед ним стоит целое состояние. Только за широкополую шляпу, напудренный и завитый парик и пышное платье можно было бы получить достаточно золота, чтобы удовлетворить самых настойчивых из его кредиторов.
Внезапно в воображении Мейсона возникла картина, заставившая напрячься все его мышцы, — это создание сбросило с себя все наряды и стояло перед ним, прикрытое только сорочкой. Не так уж трудно было вообразить это, когда он задержал взгляд на глубоком вырезе ее платья, открывавшем полные груди.
Черт возьми, он начинает думать, как Фредерик!
Мейсон попытался размышлять, как ученый. Его классическое образование подсказало ему, что у нее фигура Венеры и грация Дианы. Но знание мифологии не подготовило его к тому, что при виде этой женщины у него перехватит дыхание.
Услышав, как ахнула кузина Фелисити, он посмотрел на дверь, в проеме которой вслед за дамой появился человек с восточными чертами лица. На голове нового гостя красовался высокий красный шелковый тюрбан, подчеркивавший огромный рост и ширину плеч. Мускулистую грудь едва прикрывал расстегнутый богато расшитый кафтан, опускавшийся до колен и резко отличавшийся по цвету от широких полосатых шаровар. За черным кожаным поясом блестел страшный сарацинский меч.
Какие бы неуместные мысли ни возникали у Мейсона в отношении дамы, они улетучились от одного мрачного взгляда на ее телохранителя. Резкие черты его лица выражали свирепость и угрозу, и он не сильно отличался от тех «неверных» воинов, о которых читал Мейсон в описаниях крестовых походов. Как и у его предков в двенадцатом веке, у этого человека был такой вид, словно он с удовольствием распорол бы животы всем находящимся в комнате только ради того, чтобы поупражняться в боевом искусстве.
