Тереза Медейрос - Проклятие королевы фей
Этот страх невыносимо терзал графа, когда он, пробуждаясь весь в поту в предрассветный час, беспокойно ворочался и кряхтел, как старик. Впрочем, он и есть старик, безжалостно напомнил себе граф. Ему почти пятьдесят. Кости его жалобно скрипят, когда он садится на своего скакуна. Старые раны, полученные в сражениях под знаменами короля против шотландцев и валлийцев, дают о себе знать всякий раз, когда надвигается дождь. Своей единственной дочери он дал все, что мог. Давно уже пора передать эту непосильную ношу другому мужчине. Это нужно сделать, пока он еще не ослаб окончательно и способен оградить дочь от алчного мира, шумящего за стенами замка.
— Я решил устроить турнир, — без обиняков начал граф.
Холли вскинула голову. Турниры — вещь достаточно распространенная. Возможность для рыцарей размять натренированные мышцы и сразиться в честном поединке. Так почему же сердце ее стиснуло дурное предчувствие?
— Турнир? — небрежно откликнулась она. — И что же будет наградой победителю на этот раз? Платок, надушенный моими любимыми благовониями? Возможность испить вина с пряностями из моей туфельки? Песня, слетевшая с моих уст?
— Ты сама. Наградой будешь ты.
Холли почувствовала, как леденеет кровь у нее в жилах. Посмотрев на изборожденное морщинами лицо отца, она подумала, что его угрюмая серьезность гораздо страшнее ярости. Холли была выше его на несколько дюймов, но та величественность, которой граф отгородился от окружающего мира после кончины своей возлюбленной супруги, заставляла забыть о его невысоком росте.
— Но, папа, я…
— Молчать! — Похоже, отец потерял всякое терпение и перестал внимать просьбам дочери. — Я обещал твоей матери на смертном одре, что выдам тебя замуж, и замуж ты выйдешь. В течение ближайших двух недель. Если ты вздумаешь ослушаться меня, тебе придется удалиться в монастырь, где тебя научат быть благодарной нашему господу за ниспосланное на тебя благословение.
Его походка была не такой стремительной, как обычно, когда он пересекал огромный дом. Граф ушел, оставив Холли обдумывать вынесенный ей приговор.
— Монастырь? — повторила она, бросаясь к окну.
— Там никто не будет на вас пялиться, миледи. — Элспет, чьи лошадиные черты смягчала доброта, покинула укромный уголок, куда забилась во время разговора отца с дочерью. — Вы сможете скрыть ваши прекрасные волосы под платком и дать обет молчания, вам не придется петь по чьей-то просьбе.
Страшная тяжесть сдавила сердце Холли. Монастырь. Неприступные стены, еще более непреодолимые, чем те, в которых она заточена сейчас. Не убежище, а темница, где суждено будет сгнить и рассыпаться в прах всем невысказанным мечтам о бескрайних лугах и лазурных небесах.
Встав коленями на каменную скамью, Холли отперла окно, бросив взгляд сквозь решетку на внутренний двор замка, где словно огромная шахматная доска с клетками сочной зелени раскинулось ристалище. Скоро сюда начнут стекаться рыцари под разноцветными родовыми знаменами, готовые пожертвовать жизнью всего лишь за возможность предложить ей свое имя и покровительство. Но осмелится кто-либо из них предложить ей свое сердце?
«Чего ты ждешь, Холли?» — вспомнила она слова отца.
Взгляд Холли переместился на запад, на непроходимые дебри и мрачные скалистые вершины гор Уэльса. Налетевший ветерок — первое дыхание приближающейся весны — пробудил в ее душе какую-то неведомую тоску. Глаза Холли защипало от слез.
— Элспет, и правда, чего я жду?
Няня нежно погладила ее по голове, и Холли захотелось разрыдаться, чтобы облегчить душу. Но она умела плакать только так, как учили: пристойно роняя безукоризненные бриллианты слез на перламутр щек.
— Красивая жена — жернов на шее мужа, — бросил через плечо сэр Остин Гавенмор.
Из-под копыт его коня летели покрытые зеленой травой комья сырой после весеннего дождя земли. Философские рассуждения с оруженосцем по поводу семейной жизни дали сэру Остину предлог украдкой оглянуться назад, что ему хотелось делать все чаще и чаще с тех пор, как они покинули гостеприимные папоротниковые леса Уэльса. Сомнительно, что рыцарь мог по достоинству оценить красоты окружающей природы, ожидая каждую секунду, что английская стрела, пробив кольчугу, вонзится ему в спину.
Кэри ехал чуть позади, ведя на поводу вьючных лошадей и сжимая в руке дубовое древко, на котором гордо развевалось знамя Гавенморов. Порыв ветра швырнул выцветшую ало-зеленую ткань оруженосцу в лицо. Кэри отмахнулся, засопев громче, чем его чалая кобыла.
— Тьфу на вас, Остин! Неужели бы вы предпочли иметь в постели урода, а не красивую женщину?
— Постель и женитьба — это две совершенно разные вещи. В первом случае для мужчины главное — совершенство форм и линий. Но некрасивая девушка с мягким характером явится драгоценным камнем в венце своего супруга. В конце концов, «благосклонность обманчива, а красота тщетна; но хвала той женщине, что убоится своего господина».
— Прекратите искажать Священное писание, чтобы найти подтверждение своим словам. Там сказано: «…женщина да убоится господа», — Кэри понизил голос до боязливого шепота. — Впрочем, если ее господином является мужчина из рода Гавенморов, ей действительно следует опасаться его.
Натянув поводья, Остин заставил коня перейти на медленный шаг и бросил на спутника недобрый взгляд.
За последние восемь столетий знаменитая ревность Гавенморов породила множество легенд. Его дед десять лет держал свою жену заточенной в башне после того, как та осмелилась одарить улыбкой странствующего фокусника. Судьба несчастного циркача осталась неизвестна, но передаваемый испуганным шепотом рассказ гласил, что его последняя пляска на натянутом канате, которой он развлекал радушного хозяина, имела для него смертельный исход.
— Я никогда не поднимал на женщину руку, — проворчал Остин.
— Но и женаты вы тоже не были. — Его грозные взгляды не смутили Кэри. Он уже с детства успел к ним привыкнуть и не боялся их. — Предположим, эта девица из Тьюксбери так прекрасна, как о ней говорят.
— Ха! Ни одна смертная женщина не может быть так прекрасна, как о ней говорят. Иначе зачем ее отцу давать за ней такое огромное приданое? Готов поспорить, у нее лошадиные зубы и оспины на лице. Разумеется, вкупе с преданностью верной борзой, — с надеждой добавил Остин.
Кэри пожал плечами.
— Быть может, она необычайно красива, но обладает сварливым характером или ветрена.
Остин ощутил, как краска схлынула с лица, и порадовался, что оно скрыто густой бородой. Руки в кожаных перчатках стиснули поводья, словно предостерегая, что они могут сотворить, если его невеста окажется непостоянной.
