Шарль Далляр - Анна Австрийская. Первая любовь королевы
Окончив эти слова, герцог указал на толпу людей зловещей наружности, находившуюся в десяти шагах, которые, по-видимому, совещались о том, следует ли просто прогнать незваных пришельцев или потребовать от них кошелька. Гастон взял герцога под руку.
— Да, кузен, — сказал он, — я понимаю, что эта перспектива вам не нравится. Брат мой Морэ и я можем пренебрегать этими неприятностями, потому что мы еще ничего не значим в государстве и отделались бы гримасой, которую брат мой король состроил бы нам. Я, Гастон Орлеанский, более ничего как гроссмейстер ордена негодяйства, который установил я, великим приором которого Морэ. Если бы дозорные застали нас в погоне за плащами на Новом мосту, нам ничего не могли бы сказать. Мы исполняем нашу должность негодяев. Но вы, Монморанси, герцог и пэр королевства, полководец, адмирал; вы не негодяй и пошли с нами сегодня просто из одолжения; я не прощу себе никогда, если доведу вас до западни. Уйдемте, господа.
— Вот и прекрасно! — вскричал Морэ. — Я не чувствую ни рук, ни ног, ни носа.
— Уйдемте, — продолжал принц, — но не в Лувр, господа, не в Лувр. В Лувре страшная скука сегодня; король Людовик XIII сегодня еще капризнее обыкновенного, сестра моя, Анна Австрийская, от которой, благодаря стараниям кардинала, он удаляется все более каждый день, также не очень желает сблизиться с ним и сегодня отправилась с визитом к герцогине де Шеврез. В Лувре мы будем смертельно скучать.
— Пойдем к Неве; вино там чудесное, а женщины очаровательны.
— Нет, Морэ, нет! У Неве мы можем встретиться с кардиналом.
— Но клянусь бородой великого беарнца, нашего отца, лучше скучать на смерть или очутиться лицом к лицу с кардиналом, чем морозить себе ноги.
— Успокойся, Морэ, ты не замерзнешь, я поведу тебя в самое жаркое место, и если ты будешь скучать в том месте, где я тебя оставлю, значит, уж только по своей охоте.
— Куда ты нас ведешь?
— Узнаешь.
Принц вынул кошелек, высыпал на руку десяток луидоров и, швырнув их в голову ночных воров, издали рассматривавших их, закричал:
— Ловите, негодяи! Это за потерю времени по нашей милости.
Между тем как негодяи дрались за золотые монеты, рассыпавшиеся по снегу, молодые люди, увлекаемые братом короля, добежали до конца моста к Дофиновой улице. У набережной граф Морэ остановился.
— Разве мы не подождем или не пойдем отыскивать наших друзей, убежавших за двумя первыми людьми, которые имели несчастье встретиться с нами? — спросил он.
— Сохрани меня Бог! — сказал Гастон. — Они слишком хорошие негодяи для того, чтоб я взял их в поверенные. Пюилоран, советник Негодяйства, нескромный и болтун; аббат де ал Ривьер пьяница и останавливал бы нас в каждом кабаке, а Рошфор, мой канцлер, так ослеплен своими достоинствами с тех пор, как мадам де Гелиан заметила, чтоб польстить ему, что у него начинает расти борода, что он способен, вместо того чтоб помочь мне, занять мое место возле красавицы, ожидающей меня.
— У тебя назначено свидание, Гастон?
— Это тебя удивляет?
— Нет, но свидание свиданию рознь. Не с одной ли из женщин Неве?
— Фи! С дамой, с одной из наших прелестных и знатных дам! Она назначает мне уже третье свидание, а на двух первых я не был.
— Почему?
— Сказать по правде, друг, я не посмел.
— Хороша причина!
— Ах! Брат, ты годом старше меня, но тоже был бы не храбрее. Не все женщины похожи на пансионерок Неве, с которыми сейчас становится ловко. Я сошлюсь на герцога; он гораздо старше нас; не правда ли, кузен, что есть женщины, глаза которых, как ни ласковы и нежны, внушают страх и робость?
— Это правда, ваше высочество, — серьезно отвечал герцог.
— Это именно случилось со мной. Но сегодня я решился и положился на обоих вас, чтобы поддержать меня и помочь мне.
— Вашему высочеству известно, как я вам предан, но я не вижу, каким образом могу быть вам полезен в подобном обстоятельстве, — сказал герцог Монморанси.
— И я также, — сказал Морэ.
— Пойдемте со мною. Я скажу вам это по дороге.
— Куда мы идем?
— Во дворец моей матери или, лучше сказать, в тот, который выстроил возле нее верный союзник.
— Кардинал!
— Мы идем в Малый Люксембург?
— То есть я иду туда один, потому что не могу, несмотря на мое желание, привести двух свидетелей на любовное свидание.
Он взял под руку своих двух товарищей и увлек их за собой.
— Послушайте, друзья мои, — сказал он, — вот чего я жду от вас. На улице Феру есть кабачок, куда аббат Ривьер водил меня один раз. Там вы найдете в ожидании меня яркий огонь и хороший стол. Я прямо веду вас туда. В этом костюме нас не узнает никто, притом в этом кабачке мало кто бывает. Сначала мы опорожним несколько бутылок анжуйского. Беарнец, мой уважаемый родитель, знавший в этом толк, имел привычку говорить, что бутылка хорошего вина служит лучшим приготовлением к любовному предприятию.
— Король Генрих IV был прав, — смеясь, сказал герцог. — Вино поддерживает храбрых и оживляет робких.
— Я хочу сегодня же применить на практике это правило, а никогда не представится лучшего случая, если кардинал, со своей стороны, отправляясь странствовать, оставляет мне свободный доступ в свой дом.
— Ах, Гастон! — вскричал граф де Морэ. — Ты говоришь нам слишком много или слишком мало, но настолько однако, что мы можем понять. Твоя снисходительная красавица, назначавшая тебе три свидания, не может быть никем иным, кроме как мадам де Комбалэ.
— Племянница кардинала!
— Она сама, господа, — сказал семнадцатилетний донжуан, самонадеянно приосанясь.
— Позвольте, ваше высочество, — сказал герцог Монморанси, — я приехал из армии с берегов Сентонжа и не знаю, что происходит при дворе, однако мне показалось, что мадам Комбалэ, после своего вдовства, особенно с тех пор, как дядя сделал ее статс-дамой королевы-матери, предалась строгой набожности. Она, кажется, уже не носит ни жемчуга, ни бриллиантов, ни нарядных платьев, и ее не видно ни на балах, ни в спектаклях. Мне говорили, что она ведет жизнь такую благочестивую и суровую, что ее величество Мария Медичи, ваша мать, очень уважает ее.
— Вот что действительно говорят вслух, но, так как вы не знаете, кузен, я вам скажу, что говорится тихо. Уверяют, будто после своего вдовства, и даже прежде, мадам де Комбалэ — любовница кардинала, а его преосвященство, который может назваться негодяем больше всех нас, назначил свою племянницу статс-дамой королевы только для того, чтобы эта интрига не стеснялась ничем и в то же время была скрыта от всех.
— Неужели у всех гугенотов есть племянницы? — воскликнул граф де Морэ.
