Сари Робинс - Больше чем скандал
Она подошла к стоящему у перил Майклу Уиннеру, и они вместе стали наблюдать за тем, как невысокая экономка в сером одеянии шествует через двор – от главного здания приюта к своей резиденции. Даже в сумерках можно было увидеть ее белоснежную шапочку и белый передник.
– Мне оы не хотелось оказаться на месте миссис Нейгел, – заметила Кэтрин, миновав деревянное крыльцо.
– Почему вы так говорите? – осведомился доктор Уиннер, посасывая мундштук черной трубки и щурясь, дабы не упустить миссис Нейгел из виду. Доктор был высокий и крепкий. В его глазах читалась доброта, а пухлые губы легко складывались в улыбку. Все то время, которое Кэтрин провела в Андерсен-холле, он заботился о здоровье детей и обслуживающего персонала. Именно он постарался вылечить ее ногу, когда десять лет назад девушка приехала в Андерсен-холл.
– Она должна следить за поведением детей и чистотой в приюте, – пояснила Кэтрин, – при том что на ней еще вся кухня, а в это время человек, – смело продолжила она, – которого она любит больше всех на свете, умирает.
Темные брови доктора взлетели вверх, но его взгляд остался непроницаемым.
– Вам не нужно притворяться в моем обществе, сэр. Я знаю, что директор Данн болен.
Уиннер долго молчал, наблюдая, как белые облачка дыма от его трубки поднимаются вверх.
– И что навело вас на подобные мысли?
– Уже почти два года я выполняю для него работу секретаря. Я в курсе всего, что происходит, но не так давно он вдруг стал необычно скрытным. Он проводит конфиденциальные совещания с Советом попечителей. Кроме того, он переписывается с генералом Уэллзли, я имею в виду – с виконтом Уэллингтоном.
– Так Уэллингтон теперь виконт? Я не знал.
– И генерал.
– В любом случае, какой бы титул Уэллингтон ни носил, он – патрон приюта, и вам это хорошо известно. А разве для директора не естественно переписываться…
– Помилуйте, ведь Уэллингтон сейчас на Пиренейском полуострове. Он занят войной. И по-моему, директор может переписываться с Уэллингтоном только из-за Маркуса.
Уиннер поджал губы.
– Подобные вещи не могут быть доподлинно известны…
– Пожалуйста, доктор. Он умирает?
– Насколько я знаю – нет.
Кэтрин ощутила огромное облегчение и необъяснимую слабость в ногах. Великодушие, порядочность, ум и добрый юмор директора Данна были столь притягательны, что представить себе Андерсен-холл без этого человека казалось невозможным. Утрата была бы… безмерной.
– Благодарение небесам, – выдохнула Кэтрин, прижимая руку к сердцу. – Андерсен-холл, дети… У меня с плеч гора свалилась.
– Однако, – прибавил Уиннер, постукивая трубкой по решетке ограды, – кое-что все-таки происходит.
Кэтрин вздохнула:
– Если ему не грозит смерть, все остальное мне почти что безразлично.
– Ну а я любопытнее лисы, которую раздразнил запах курицы.
– Поэтому вы то и дело заходите к нам последние две недели?
Доктор покраснел.
– Я официально занимаю должность врача, а Совет…
– Мы всегда рады вашему присутствию, сэр, и вы знаете об этом, – поспешила заверить его Кэтрин, видя, как он смутился. – Не принимайте скрытность Данна близко к сердцу, доктор. Вы ведь его знаете: он будет держать свои карты в тайне до тех пор, пока удача ему не улыбнется.
Рассеянно глядя вдаль, доктор нахмурился.
– И в самом деле, досадная привычка.
– Однако, как мы оба знаем, в таком поведении есть свои плюсы.
– Но вам-то, по крайней мере, он бы мог довериться. Нет никакого сомнения, что вы не разгласили бы его секреты.
Кэтрин грустно улыбнулась. Сплетничать ей действительно было не с кем.
Храня спокойное, но задумчивое молчание, они смотрели на исчезающие в темноте деревья. Уиннер потер подбородок.
– Так Данн переписывается с Уэллингтоном…
– Я не должна была упоминать об этом, сэр, – Кэтрин почувствовала некоторую неловкость. – Мне не следовало проявлять любопытство. Переписка мистера Данна с Уэллингтоном – не мое дело.
– Но вас что-то встревожило. – Доктор задумался, – Вы не обращались с этим вопросом к Данну?
– Конечно, – ответила Кэтрин. – Ведь задать прямой вопрос – это лучший способ получить откровенный ответ.
– И что он сказал?
Ее щеки запылали, и она почувствовала себя крайне неловко.
– Он чрезвычайно настойчиво пытался заверить меня, что Маркус не умер.
– Ах, дитя. Ваша привязанность уже ни для кого не секрет.
Боже, она была такой глупой. Такой неопытной. И разумеется, сама себя не понимала. Когда Маркус Данн проходил мимо нее, она чувствовала необъяснимое желание вскочить и спрятаться где-нибудь. Но в то же время, когда он оказывался в столовой, она умирала от желания подойти к нему и убрать темный завиток с его лба. Сколько часов провела она в часовне, глядя с любовью на его широкие плечи? Она готова была отдать свою жизнь только за то, чтобы прикоснуться к этим мечтательным глазам цвета лазури и упругим алым губам. В своем спасительном одиночестве она надеялась, что никто не узнает, какие тайные фантазии убаюкивают ее по ночам. Но, кажется, незамеченными для всех остались только лишь эти ночные мечты.
– Это было тысячу лет назад, – как можно увереннее заявила Кэтрин, стараясь изгнать унизительные воспоминания. – Стоит ли возвращаться к тому, что все давно позабыли! Я, по крайней мере, уж точно забыла.
И тут внезапная мысль потрясла ее.
– Ведь он мог даже жениться, как вам кажется?
– Кто? – переспросил Уиннер, подавляя невольную улыбку.
Кэтрин загнала себя в угол. Она произнесла это вслух, даже сама того не сознавая.
Девушка неторопливо прокашлялась.
– Маркус. Возможно, это и стало поводом для переписки директора Данна?
– Но зачем тогда такая секретность? – Уиннер покачал головой. – Нет, Данн всегда опасался, что Маркус ни с кем не свяжет свою судьбу. Поэтому подобное известие он бы воспринял с восторгом и с радостью бы поучаствовал в приготовлениях к этому торжественному событию.
Кэтрин постаралась скрыть чувство облегчения. Если бы Маркус вступил в брак, она не имела бы ни малейшего шанса… Ужасная глупость, не правда ли? Когда они жили под одной крышей, он едва подозревал о ее существовании. А теперь их разделяет океан и целый мир. Любые предположения абсурдны.
– Миссис Нейгел говорила, что Маркус поклялся не возвращаться в Андерсен-холл, – с расстановкой сообщила Кэтрин. – Почему же он уехал в таком гневе?
– А вот это, моя милая, тема, которой лучше даже не касаться, – поежился Уиннер. – Данн никогда не говорил об этом и, похоже, никогда уже не заговорит.
– Он до сих пор горюет. Он старается это скрыть, однако из года в год проводит весь день девятого мая на кладбище. Не ест и не пьет. Просто сидит у могилы жены.
