Элизабет Торнтон - Опасная близость
Раздались веселые крики, поздравления; он притянул ее к себе и зловеще улыбнулся.
– Теперь ты принадлежишь мне, Каталина, а не брату. Подумай об этом, пока меня не будет. Когда-нибудь придет день расплаты, и ты, змея, увидишь, как твоя победа обернется против тебя.
Маркус поцеловал ее – не прежним, уважающим ее невинность, поцелуем, а безжалостно, грубо, так, что голова Каталины запрокинулась назад. Она дернулась и обмякла, безвольно повиснув в его руках. Маркус крепко обхватил ее талию и привлек к себе, плотно прижавшись бедрами к ее бедрам. Со стороны они действительно напоминали влюбленных, застывших в страстном объятии, их поцелуй был встречен одобрительным ревом.
Когда он отпустил ее, Каталина попятилась, прикрывая ладонью вспухшие губы. На побледневшем лице ее глаза казались огромными, и Маркус кивнул, удовлетворенный тем, что прочитал в ее взгляде.
Тихо, ледяным тоном он сказал:
– Ты прогадала, леди Ротем. Помни об этом, когда будешь мечтать о богатстве и титуле графини.
Круто повернувшись, он, не оглядываясь, направился сквозь толпу улыбающихся испанцев к соотечественникам, которым не терпелось отправиться в путь.
1
Англия, август 1815
Катрин протяжно вздохнула, выпрямилась в кресле и потерла затекшую от долгого сидения спину. Прическа ее растрепалась; она вынула шпильки и собрала вьющиеся ярко-рыжие пряди в свободный узел на затылке. Пол вокруг кресла был усеян скомканными листами бумаги; пальцы ее испачкались чернилами. Она уже давно сидела за столом, но написанное не удовлетворяло ее.
Хотелось все бросить, но надо было продолжать. Мелроуз Ганн, владелец «Джорнэл», ждал ее статью самое позднее завтра к вечеру. Существовала и другая причина, чтобы довести работу до конца. Позарез нужны были деньги. Катрин, конечно, не бедствовала. У нее оставался этот маленький дом и скромный ежегодный доход, который давало имение отца, но его едва хватало на прожитье. Врачи, особенно армейские, редко бывали состоятельными людьми.
Тяжело вздохнув, она собрала листки и внимательно перечитала написанное. Это был первый из серии очерков, посвященных отвратительным условиям жизни солдат и их семей, с требованием к правительству радикального их улучшения. Теперь, когда война была закончена и Наполеон заточен на острове Святой Елены, наступило самое подходящее время осуществить изменения, которые она предлагала. Катрин знала не понаслышке то, о чем писала. Она все видела собственными глазами, когда сопровождала отца в испанском походе.
Отличительным знаком Э.-В. Юмена – таким псевдонимом она подписывала свои статьи – была точность. Если она писала о Ньюгейте, читатели могли быть уверены, что она лично осматривала эту тюрьму. «То есть не она, а он», – поправила себя Катрин. Авторов-женщин еще как-то воспринимали, когда они писали на банальные темы вроде воспитания детей и благотворительности. Если же они пытались выйти за пределы этого ограниченного круга тем и высказывались о вещах серьезных, используя отпущенный им богом талант, то становились всеобщим посмешищем. Как ни ужасно, но таково было положение вещей. Если бы вдруг открылось, что под именем «Э.-В. Юмен» скрывается женщина, никто не стал бы воспринимать ее статьи всерьез, издатели потеряли бы к ней интерес и она осталась бы без работы.
Наморщив лоб, Катрин сосредоточилась на написанном. Она не была полностью удовлетворена статьей, но не сразу поняла, в чем дело. Она взяла неверный тон – слишком строгий, слишком критичный. Это было не похоже на обычную манеру Э.-В. Юмена, который достигал цели шуткой, ироничным намеком. Придется все переписывать.
Катрин взглянула на часы на каминной полке. Сейчас этим заниматься ей некогда. Скоро совсем стемнеет, а ей еще предстоит важная встреча. Встреча? Что ж, пожалуй, это подходящее слово, хотя сестра не ждет ее, во всяком случае, не в столь поздний час. Катрин уже дважды заходила к ней, но лакей оба раза не впускал ее. Она посылала сестре письма, на которые не получала ответа. Но на сей раз ничто не остановит ее: она повидает Эми.
Катрин встала, выдвинула верхний ящик стола и, аккуратно сложив, спрятала исписанные страницы. Из другого ящика достала отливающий вороненым блеском пистолет французской работы, который ей подарил отец, нашедший его при осаде Бадахоса. Ей всегда казалось, что когда-то он принадлежал возлюбленной французского офицера, который специально для нее заказал его у парижских мастеров, хотя, конечно, это были всего лишь ее предположения. Он был необычайно легкий и изящный, хотя такое слово не слишком подходило к оружию. Из глубины ящика Катрин достала порох и пули и принялась за дело. Движения ее были проворными и привычными: отец научил ее заряжать эту красивую, но смертоносную вещицу, и она проделывала это несчетное число раз.
Катрин покачала головой при мысли о том, чем ей приходится заниматься. Почему это случилось с ними? Можно ли было представить, что все так обернется?
Когда-то – сейчас казалось, что это было сто лет назад, – они счастливо жили в этом доме на тихой окраине Хэмпстед-Хит, похожей на деревню, хотя до центра Лондона было всего четыре мили. Они жили небогато, но вполне были довольны тем, что имели, и не желали большего. У отца была хорошая практика, и он пользовался уважением в округе. Он был человеком образованным, как и их мать.
Она некоторое время служила гувернанткой и сама занималась образованием собственных двух дочерей. Счастливый мир рухнул в одночасье, когда внезапная смерть унесла их мать.
Катрин было двенадцать, когда в их доме появилась сестра отца. Тетя Беа была строга, если не сказать сурова, не в пример их покойной матери. Катрин легко приспособилась к новым порядкам в доме, но Эми постоянно восставала. Она была намного старше Катрин и намного красивее. Ей исполнилось восемнадцать, она обожала вечеринки и компанию своих сверстников. Ей хотелось иметь красивые наряды, брать уроки танцев и все такое, на что, по ее мнению, она имела право. Она устраивала бурные сцены, тайком ускользала из дому, чтобы встречаться с друзьями, которых никогда не знакомила со своими близкими.
Тетя Беа пробовала жаловаться на нее брату, но не нашла у него поддержки. Мартин Кортни потерял всякий интерес к окружающему, погруженный в глубокое отчаяние. Частенько он уходил куда-нибудь залить свое горе вином. Он до самой смерти так и не смог примириться со своей потерей.
Катрин стиснула рукоять пистолета и вновь спросила себя: почему это случилось с ними? Они с Эми остались одни на свете.
У нее есть сестра, и в то же время словно и нет никого, ни единой родной души.
