Марго Арнольд - Падший ангел
Впрочем, каковы бы ни были причины, моя тетушка ни за что не призналась бы в этом чувстве. Но тем не менее все мое детство и отрочество прошли под заунывный аккомпанемент бесконечных причитаний тетушки, не устававшей перечислять мои недостатки и провинности. Именно она с момента смерти матушки без устали подзуживала моего отца, уговаривая его «пристроить» меня куда-нибудь, чтобы я тоже зарабатывала деньги для семьи. И я абсолютно точно знала, что она скажет отцу на сей раз: «Какая удача для Элизабет – вырваться отсюда и пожить в роскоши, в то время как остальная семья будет прозябать в нужде! Я надеюсь, она не забудет своих менее удачливых братьев и сестер, этих бедных овечек».
Если впоследствии мои дела пойдут плохо, она скажет: «Я всегда знала, что ничего путного из нее не выйдет. Я знала, что именно так все и получится». А если у меня все будет хорошо, тетушка наверняка заявит: «Она все равно плохо кончит, вот попомните мои слова!» Я знала все это наперед, когда стояла в кухне и смотрела на своего бедного отца-неудачника, пытавшегося избавиться от тяжкой ответственности – толкнуть свою дочь на путь, который приведет ее к богатству и проклятию.
Все случилось точно так, как я и предполагала. Моя тетушка произнесла именно те слова, которые я ожидала от нее услышать, и еще множество других. Младшие, конечно, участия в разговоре не принимали, поскольку были слишком малы, чтобы понять, о чем речь. Моя старшая сестра, которой на протяжении всей нашей жизни не было до меня никакого дела, смотрела на все это проще: в доме станет одним голодным ртом меньше, а постель теперь придется делить не с двумя, а всего лишь с одной сестрой. Только брат встал на мою защиту. Обычно тихий и молчаливый, на сей раз он выкрикивал в лицо отцу такие слова, от которых беднягу передергивало. Но даже мой брат не мог тягаться с тетушкой. В четверг вечером мы все уже были нравственно и физически истощены, но и тогда брат сумел утешить меня, подарив мне крохотный лучик надежды.
– Лиз, – сказал он, – если даже они сумеют избавиться от тебя на этот год, за это время, как я понимаю, с тобой ничего не произойдет – ты пока что будешь только учиться. А к концу года я уже закончу свое учение и стану сам зарабатывать на жизнь. Вот тут-то только они нас и видели. Я найду работу, а ты, может быть, сможешь шить, учить детей или делать что-то еще. Все будет хорошо, вот увидишь.
Боже, как мне хотелось верить в это! И я поверила.
Когда в пятницу появилась Белль, мы уже все ждали ее, включая тетушку, хотя она и заявила, что не обмолвится и словом «с этой женщиной». Белль вошла словно свежий ветер, принеся с собой запах фиалок. Помню, на ней был плащ из фиолетового бархата, подбитый белым горностаем. Она была неотразима.
– Итак? – спросила она своим мягким глубоким голосом.
Отец нервно откашлялся.
– Белль, мы обдумали твое предложение и решили, что для людей в таком положении, как наше, оно представляется весьма заманчивым. Хотя, – он растерянно взглянул в сторону моей тетушки, – учитывая, что Элизабет могла бы помогать семье, зарабатывая деньги в течение следующего года, мы подумали, что, может быть… – И он беспомощно умолк.
Глаза Белль вспыхнули.
– В вашем доме станет одним ртом меньше. Согласитесь, уже одно это кое-что значит. Кроме того, это дело Элизабет – посылать что-нибудь домой или нет, а меня сие не касается. Кстати, что скажет она сама?
Я взглянула на нее спокойно, как только могла, хотя внутри меня все сжималось от страха.
– Я не хотела, чтобы так было, но все они твердят, что я должна поехать с тобой. В течение года я буду делать все, что ты прикажешь, но после этого – ничего не обещаю. Абсолютно ничего. И нет такого закона, по которому меня можно принудить к чему-то иному.
Белль запрокинула свою прекрасную головку и рассмеялась.
– Это честно, дитя мое. Честно сказано, хотя мне и предстоит излечить тебя от чрезмерной честности в отношениях с другими, иначе ты никогда ничего не достигнешь. Давай вернемся к этому разговору через год. А теперь пошли, нам пора.
Я в изумлении уставилась на нее.
– Что ж, если ты по-прежнему хочешь забрать меня, я должна собрать свои вещи.
– Оставь их, дитя мое, оставь их. Я уверена… – в голосе ее зазвучала неприкрытая насмешка, – в этом доме им найдут применение. Что же касается тебя, то со мной ты начнешь новую жизнь с новыми вещами. У тебя больше нет прошлого – у тебя есть только будущее.
Вот так теплым августовским вечером 1794 года я начала новую жизнь с Белль Дэвис. Мне предстояло научиться тому, как стать преуспевающей проституткой.
2
Я не хотела уходить, но так решила моя семья, и поэтому, когда двери дома Белль захлопнулись за моей спиной, родные как будто перестали для меня существовать. Рыбная улица, ее запахи и шум, невзгоды и болезни – все это растворилось и исчезло, словно было не чем иным, как страшным сном. Как утка, ныряющая в воду, я погрузилась в жизнь, полную порочной праздности, если не сказать – наслаждений.
Белль отмыла грязь с моего тела, никогда не знавшего горячей воды, и была восхищена белизной и мягкостью моей кожи. Она щипала соски моих грудей до тех пор, пока они не встали – твердые и розовые, подобно двум бравым стражникам, и после этого удовлетворенно засмеялась. Она вымыла мои волосы и расчесала беспорядочные завитушки, превратив их в аккуратные и блестящие вьющиеся локоны. Она сделала мне маникюр и педикюр, и впервые, улегшись спать, я почувствовала нежное прикосновение батиста к моей коже и льна – к моей щеке. От хорошей пищи, которую я ела впервые в жизни, я почувствовала себя голубем на откорме, и на моем теле стали появляться соблазнительные ямочки. А Белль, наблюдая происходящие со мной перемены, все смеялась и смеялась, целуя меня горячо, словно мать.
Однако мне нравилось не только то, как меняется мое тело. Шестнадцать лет моя душа не знала ласки, она была пуста, и вокруг не было ничего, что могло бы ее заполнить. А теперь на меня благодатным дождем изливалось все, о чем только может мечтать юная девушка в пору зарождающейся женственности и о чем до сих пор я не имела ни малейшего представления. Сегодня, когда на троне восседает молодая королева, возможно, все изменится и женщины смогут научиться тому, что ранее было им недоступно. Но во времена моей молодости мы, дамы полусвета, должны были обладать вполне определенным набором навыков: петь, танцевать, рисовать, немного вышивать, немного музицировать, хоть как-то говорить по-французски, декламировать, играть в карты – и в случае необходимости элегантно проигрывать, – развлекать гостя, ухаживать за домом, одеваться по последней моде и удовлетворять мужчину – вот и все. Всему этому мне предстояло научиться, и я впитывала эти науки, как впитывает воду губка, высушенная под жарким африканским солнцем.
