Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
– Вот к концу жизни Марго ее и достигнет, – язвит Элеонора.
– А что Беатриса, мама? – спрашивает Санча. – На какую царицу она похожа?
– На царицу пчел, она всегда жужжит, – говорит мама.
Беатриса ковыляет к дверям, как каждый вечер. Маделина хватает ее, прикрикнув – как каждый вечер, – и Беатриса, как обычно, принимается, хныкая, звать папу, который тут же появляется.
– Должно быть, пора спать.
Беатриса вырывается от няньки и бежит к нему. Он подхватывает ее и целует в обе щеки, несмотря на сопротивление. Она не хочет ложиться спать. Говорит, что хочет остаться с папой.
Он возражает:
– Сыграю в шахматы с Сорделем. Он норовит смошенничать, а я люблю выигрывать. Это слишком возбудит маленькую девочку.
Она прижимается курчавой головкой к его плечу.
– Мне все равно. Я хочу с тобой.
– Обещаешь быть хорошей девочкой и тихо сидеть у меня на коленях?
Она кивает.
– Тогда пойдем со мной.
Когда он уходит, Маделина упирает руки в боки. Ну что тут поделаешь? Сколько раз повторяла, что малышке нужно спать? Что завтра Беатриса будет утомленной и раздражительной? Но что толку его убеждать, когда дело касается любимой дочери?
– Беатриса использует свои чары, чтобы добиться желаемого, – шепчет Элеонора Маргарите, когда они лежат в кровати вместе с уснувшей Санчей. – Это она похожа на Клеопатру.
– Надеюсь, ты ошибаешься. Помнишь, что стало с Клеопатриными сестрами?
Элеонора скалит зубы. С видом горгульи в лунном свете она поднимает указательный палец и медленно проводит им по горлу.
Маргарита
Свет судьбы
Бриньоль, 1234 год
Возраст – 13 лет
Сокол парит, выжидая, его взгляд проникает сквозь деревья и высокую траву, ловя невидимые потоки. И вдруг резкое снижение, падение на землю – и вот он снова взмывает вверх с жирным зайцем в когтях.
– Я победила! – кричит Маргарита.
– Нет! – Элеонора оборачивается к сокольничему: – Гастон! Скажи ей. Мой сокол уже загнал этого зайца.
Их зовут из château, и они бросаются вниз, пуская слюнки. Вчерашний ужин состоял из черного хлеба, сыра и листочков первого весеннего латука. Сегодня им обещали малину и рыбу из пруда. Элеонора, как всегда, добегает до château первой. Радуясь победе, она не замечает взгляда мамы на ее рубашку, порванную и запачканную утром, когда она скатилась по склону холма. Или, скорее, предпочитает не замечать.
Девочки сидят за столом в огромном зале, рядом с матерью. С другой стороны папа увлеченно разговаривает с дядей Гийомом и Ромео, приехавшими сегодня после посещения французского двора. Маргарита ловит дядин взгляд, и он подмигивает ей. Но это ничего ей не говорит: привез он брачное предложение или нет. Неподалеку менестрели играют на дудках и барабанах, а жонглеры в ярких коротких рубахах и рейтузах стоят на головах и ходят колесом. Позади них рыцари препираются за места ближе к главному столу, а трубадуры пихают друг друга локтями и посмеиваются. Папин любимец, рыжий скандалист Бертран д’Аламанон, строчит стихи у себя на ладони и показывает их жирному Сорделю, который обхватил и словно удерживает свой живот, чтобы не разорвался от плотного обеда.
– Король Франции хочет Марго. – Дядя Гийом поднимает руку, чтобы слуга больше не разбавлял его вино. – Человек, которого они присылали сюда прошлой зимой, привез живописную депешу.
– «Девочка с приятным личиком, но еще более приятной верой», – цитирует Ромео и сияет, словно сам сочинил эту фразу.
Приятной верой? Ее религиозный пейзаж усыпан сожженными и обезглавленными телами катаров[9], некоторые из них были поэтами. Еретики, клейменные за критику папы римского. Вырезанные французами. Ее вера – это капля крови на острие меча, не замеченная месье де Флажи, любовавшимся ее грудью.
– Ты ведь сказал, его доклад был живописным, – говорит папа. – Эта характеристика вялая, разве нет? Словно наша Марго – простушка, которую ждет монастырь.
– Именно этого мы и хотели: чтобы Белая Королева так и подумала. – Дядя Гийом залпом осушает свой кубок и жестом требует еще. – Бланка Кастильская не допускает к своему двору красивых женщин.
Слышится крик. Слуги в неотбеленных рубахах и холщовых шапках вносят в зал накрытые подносы, которые ставят сначала на стол графа с графиней. Предвкушая малину, Элеонора тянется к блюду, пока крышку еще не подняли. Маргарита пинает ее под столом и шепчет:
– Здесь дядя! Не забывай о манерах.
Элеонора отдергивает руку, и мама поднимает крышку. На каждом круглом блюде лежит по ломтику сыра, буханке ржаного хлеба и тщедушные стебельки зелени. Мама так сжимает зубы, что, кажется, от малейшего толчка ее голова может треснуть.
– Что это?
Слуга прокашливается и выдавливает:
– Сыр. И хлеб. И немного раннего латука из огорода.
– Нам обещали малину, – обижается Элеонора. – И рыбу.
Графиня шикает на нее, но слуга объясняет:
– Несколько недель не было дождя. Садок с форелью высох, рыба сдохла. Огород завял от недостатка влаги, несмотря на ежедневную поливку. Что касается малины, на кусты налетели птицы и склевали все ягоды. Если не считать молока и пшеницы, кладовые пусты – и нет денег, чтобы их наполнить.
Графиня встает:
– Так дело не пойдет. Девочки, идите скажите прислуге, чтобы укладывали ваши пожитки. Сегодня мы ужинаем в Бриньоль.
* * *У Маргариты текут слюнки при одной только мысли о персиках – а в Бриньоле они словно падают с деревьев. Сейчас еще рановато для сбора урожая, но там ждут другие лакомства, поскольку дождь и солнце в Бриньоле чередуются совершенным образом, даря овощи и фрукты круглый год. Рядом с ней в повозке Элеонора играет в кости – бросает на сиденье камушки.
Мама тихонько поет, а Санча прижалась к ее руке и слушает:
Свежих ветров дуновенье
Из родного края
Я вдыхаю в упоеньи,
Словно воздух рая.
Бриньоль принадлежит маме; городок, сады, площадь, белый дворец – все это подарил ей папа по случаю свадьбы. Ощущая свежий ветерок на лице, Маргарита напевает chanson Бернара де Вентадура. Что из прованских сокровищ она любит больше всего? Мустьер с его изрезанными скалами? Когда взбираешься на них, так захватывает дух. Ей вспоминаются холмы в Эксе, где она с сестрой столько раз скакала верхом, взметая аромат лаванды; фруктовые сады Бриньоля – не только персики, но и сливы, которыми она объедалась до тошноты; теряющиеся в голубизне марсельские пляжи, где папа закапывал своих девочек по шею в песок и потом делал из него им рыбий хвост, как у русалок; Альпы, окружающие Прованс, как бриллиантовое ожерелье. У их подножия они с Элеонорой нашли тайную пещеру, полную чудесных камней, и изображали из себя фей. Но нет – больше всего она, пожалуй, любит Тараскон. Он стоит на широкой равнине, украшенной лентой Роны, с могучей крепостью, чьи высеченные статуи и горгульи словно оживают в лунном свете (фантазерка Элеонора клялась, что они и правда оживали), и где трубадуры и тробайрицы наполняют сады песнями. В Тарасконе им ничто не грозит, так как никакая осада, никакие смерт-ные – то бишь Тулуза – не одолеют его мощных укрепленных стен.
