Джулиана Грей - Наука страсти
Поэтому она с интересом следила, как разворачивается драка. Началась она как естественный результат игры в мокрые от эля карты. Эмили заметила игроков сразу же, едва уселась, преувеличенно покачиваясь, уперлась локтями в стол, потрогала бакенбарды, кожа под которыми мучительно чесалась, и, стараясь говорить как можно более низким голосом, потребовала бутылку кларета и вареного цыпленка. Они играли за столом в центре комнаты, ссутулившись и склонив головы так, словно боялись, как бы на них не обрушился ненадежный пожелтевший потолок, — трое или четверо широкоплечих мужчин в рабочих рубашках и домотканых куртках, небрежно брошенных на спинки стульев, и один юнец, еще совсем мальчишка.
Должно быть, ставки были высоки, потому что играли они напряженно. Напряжение буквально висело во влажном, пропитанном дымом воздухе. Один из мужчин, с усами, плавно перетекающими в густые бакенбарды, поерзал на стуле и внезапно испустил газы — так долго, так роскошно неторопливо, словно механический двигатель со своим ядовитым резонансом, что самый воздух благоговейно задрожал. Сидевшие за соседним столом посмотрели в его сторону, восхищенно подняв брови.
Но сотоварищи были настолько заняты игрой, что даже не поздравили его.
В эту минуту Эмили извлекла томик Августина на латинском языке и демонстративно погрузилась в чтение. Как она сегодня обнаружила, пока ехала из Лондона, путешественники предпочитают избегать одиноких читателей и не стремятся вовлечь их в разговор, в особенности если в названии книги встречаются слова на иностранном языке. А меньше всего Эмили требовался любопытный попутчик — из тех, кто задает слишком много нахальных вопросов и замечает каждое твое движение. Святой Августин оказался надежным щитом, и за это она была ему благодарна. Но сейчас, поздно ночью, во время мучительного завершения долгой поездки в глубь Йоркшира, этого богом забытого дикого края с завывающими ветрами и замерзшими болотами, она не могла сосредоточиться, то и дело поглядывая поверх книги на соседний стол.
Все дело в мальчике, решила Эмили. Как и она сама, он казался неуместным в этой грязной и ветхой гостинице, словно, как и она, предпочел ее заведениям более высокого класса, чтобы избежать своего обычного окружения. Он сидел наискосок от Эмили, повернувшись к ней левым боком, освещенный ревущим в очаге огнем. Ему было не больше шестнадцати, а может, и того меньше. На бледном лице — веснушки самых разных размеров, плечи болезненно тощие, на них падает густая копна соломенных волос. Он единственный не снял куртку, и она свисала с его костлявого тела, как с плохо набитого вороньего пугала, — темно-синяя, из шерсти хорошего качества. На носу его сидели круглые очки, из-под них он с напряженной сосредоточенностью всматривался в свои карты.
Эта его сосредоточенность понравилась Эмили, веснушки и длинные пальцы тоже. Он напомнил ей себя саму в этом возрасте: сплошь неуклюжие конечности и целеустремленность. Она невольно поправила свои очки, подтолкнув их повыше, и улыбнулась.
Мальчик определенно выигрывал.
Даже если бы столбики монет рядом с ним не превращались постепенно в горки, Эмили не смогла бы ошибиться, слишком уж хмурились остальные игроки за столом, ерзали на стульях, чересчур резко бросали свои ставки в центр стола. Только что началась очередная партия, и раздающий с молниеносной скоростью раскидывал карты, не желая терять даром ни единой секунды игры. На каждом лице застыло выражение непримиримости; ни единый ус не дергался. Один из игроков поднял глаза и, наткнувшись на взгляд Эмили, посмотрел на нее с холодной враждебностью.
Она торопливо уткнулась в книжку. Тут появились вино и цыпленок, доставленные в древней оловянной посуде беспечной трактирщицей с чистыми красными, как яблоко, щеками и крепкими пальцами. Эмили отложила книгу и стала наливать вино. Рука ее слегка тряслась; холод во взгляде того игрока, словно кулак, поселился где-то в груди.
Эмили постаралась сосредоточиться на струйке вина, льющейся в стакан, на прохладной гладкости бутылки под пальцами. Стакан был заляпан — похоже, ему довелось увидеть слишком много чужих пальцев и слишком мало мыла. Эмили все равно поднесла его к губам, крепко прижав все пальцы к ромбовидному рисунку, и сделала большой, мужской глоток.
И едва не выплюнула все обратно.
Вино оказалось ужасным, крепким и разбавленным одновременно, со слабым привкусом скипидара. Эмили в жизни своей не пробовала ничего настолько отвратительного, с ним не мог сравниться даже холодный пирог с сердцем вепря, который ей пришлось съесть два года назад в Хунхоф-Бадене, куда ее пригласили как почетную гостью на осенний праздник изобилия. Только чувство долга помогло ей выдержать то испытание. Жуй и глотай, постоянно учила ее мисс Динглеби. Принцессы не давятся. Принцессы жуют и глотают. Принцессы не жалуются.
Казалось, что вино натурально кипит у нее во рту. Разве такое возможно? Эмили задержала дыхание, собралась с силами и проглотила.
Оно обожгло ей горло, на глазах выступили слезы, ноздри раздулись. Атмосфера комнаты — пылающий огонь, не меньше двадцати потеющих мужчин — обрушилась на нее с такой силой, что на лбу едва не заблестели капельки пота. Да только принцессы не потеют, даже принцессы в изгнании, переодетые в мужчин. Эмили уставилась в потолок, изучая деревянную балку, угрожавшую рухнуть ей на голову, — пусть сила тяжести сама выполняет свою работу.
Желудок свело спазмом, отпустило, затем он вспучился и, наконец, с предостерегающим ворчанием успокоился. В ушах что-то жужжало.
Эмили онемевшими пальцами взяла нож и вилку и отпилила от цыпленка ножку.
Постепенно она снова начала воспринимать звуки и чувствовать запахи. Справа среди карточных игроков усиливалось недовольное ворчание.
— Разве только я в состоянии проникать взглядом сквозь карточную рубашку, — говорил мальчик; голос его рискованно метался между первой и второй октавами. — А иначе ваши обвинения беспочвенны, сэр. Вынужден просить вас взять свои слова обратно.
Один из игроков вскочил с места, опрокинув стул.
— Черта с два, мухлевщик ты и петух паршивый!
— Вы ошибаетесь в обоих случаях. Я человек честный и не отношусь к практикующим содомитам, — с противоестественным хладнокровием ответил мальчик.
Вскочивший протянул руку и опрокинул столбик монет справа от мальчика.
— А я говорю, что не ошибаюсь! — взревел он.
Во всяком случае, так предположила Эмили. Сами слова потонули в крахе человечности, последовавшем за грохотом упавших на пол монет.
Эмили, едва успевшая поднести ко рту цыплячью ногу (с определенным удовольствием — ей в жизни не удавалось съесть хотя бы капельку чего-нибудь, не пользуясь столовыми приборами), чуть не рухнула со стула, увлеченная потоком воздуха, — кто-то долговязый метнулся со своего места у очага и ворвался в сплетение машущих конечностей.
