Королева в придачу - Вилар Симона

– Хорошо, – согласилась Катерина, поправляя на корсаже свисавший на цепи крест с аметистами. – Я сама подыщу ей место в каком-нибудь из отдаленных замков.

– Отдаленных замков? – переспросила Мэри. – Но тогда это будет похоже на ссылку, а Джейн ничем передо мной не провинилась. Не лучше ли будет просто отправить её в Тауэрский замок в услужение к герцогу Лонгвилю? Он как раз на днях сокрушался, что старая леди Мелвис плохо следит за его покоями в Тауэре, и что ему нужна более молодая и расторопная женщина в качестве кастелянши.

Так Мэри убивала сразу двух зайцев – вместо ссылки Джейн оказывалась ближе к возлюбленному, а заодно могла бы и выяснить для неё кое-что. Катерина, похоже, не собиралась возражать.

И все же королева задержала Мэри.

– Я заметила, вы слишком много внимания уделяете сэру Чарльзу Брэндону, Мэри.

– Да. Мы дружны с детства и всегда были вместе – Чарльз, я и Генрих.

Королева чуть нахмурилась.

– Не в том дело, дорогая, – как можно мягко начала она. – Просто, на мой взгляд, вы слишком часто встречаетесь.

Мэри засмеялась.

– Чарльз Брэндон самый красивый вельможа при дворе. И что плохого, если я получаю удовольствие от общения с ним?

– Постарайся, чтобы Генрих не слышал твоих слов, Мэри.

– Отчего же? И я, и Генрих, хорошо знаем Брэндона и оба проявляем к нему милости.

– Но ваша милость к нему уж слишком откровенна. Конечно, когда вы были ребенком и он играл с вами, баловал вас, это выглядело довольно невинно. Но вы выросли, Мэри, стали очаровательной девушкой и теперь... Дело в том, что уже поговаривают, что ваш взгляд чересчур часто останавливается на нем, и что вам не по душе, если он любезничает с другими леди.

– Кто же разносит подобные слухи?

– Весь двор. А это уже опасно. Вы ведете себя вызывающе, и мне горько сознавать, что скромность не числится среди ваших достоинств, принцесса.

Мэри ощутила раздражение. Сейчас Катерина казалась ей просто ханжой.

– О, что вы! Я сама скромность. Однако у меня имеется столько других достоинств, что скромность не является среди них самой заметной.

– Мэри, я только предупредила вас, – многозначительно сказала королева.

Предупреждала она не зря. Уже весь двор смаковал отношения фаворита короля и Мэри Тюдор, и если Брэндон умудрялся держаться на людях в рамках учтивой галантности, то Мэри... Катерина видела в ней дикую страсть, которая ещё не проснулась, но так и рвалась наружу в каждом движении, каждом взгляде. Королеве становилось страшно – она предчувствовала скандал.

Замечали это и все окружающие. Бэкингем, собрав вокруг себя свой кружок почитателей и кивая в сторону принцессы и Чарльза, открыто намекал, что они любовники, но не решаясь порочить сестру короля, делал упор на то, что именно Брэндон развращает принцессу, и они ещё доживут до дня, когда его великолепная голова падет под топором палача. Другие, те, кто поддерживал Брэндона, старались выдать все за обычный флирт, за куртуазные ухаживания, но сами терялись, понимая, что все шито белыми нитками, и что придворные сплетники легче поверят, что безудержная влюбленность принцессы является доказательством, что она уже принадлежала Брэндону. Что же касается Вулси, то он, хотя и был в курсе всего, что говорилось при дворе, но предпочитал роль постороннего наблюдателя, действовавшего хитро и тайно, и, выжидая удобный момент, чтобы использовать ситуацию с наибольшим для себя преимуществом.

Так же поступал и старый интриган герцог Норфолк, который, наблюдая за Брэндоном и Мэри, говорил своему сыну Суррею, что они ещё станут свидетелями того, как Брэндон либо падет... либо неслыханно возвысится. Норфолк лишь забавлялся ситуацией, его же сын был настроен более критически, и он напомнил отцу один неблаговидный проступок Брэндона: тот был назначен опекуном малолетней внучки Норфолка – Элизабет Лизл, но почти не занимался своей подопечной, хотя исправно получал с её владений опекунские деньги. Суррей указывал, что это похоже просто на грабеж, и следует поставить этот вопрос перед королем.

– Повременим немного, сын. Если Брэндон падет... то мы припомним ему и это. Если же возвысится, то нам даже имеет смысл, дабы возместить убытки маленькой Элизабет, женить его на ней. И это будет неплохая партия для неё.

– Отдать родственницу Говардов за ничтожество Брэндона?

– Это ничтожество уже милорд и член Совета, – невозмутимо замечал старый Норфолк. – В любом случае стоит намекнуть Вулси, что следует совершить помолвку Брэндона с маленькой Лизл... которую мы всегда сможем расторгнуть, если этот выскочка погубит себя ради Мэри Тюдор.

Да, слухи росли, как снежный ком и, тем не менее, никто не решался намекнуть о них королю. Он должен был сам догадаться об отношениях своего любимца и Мэри.

Празднование Троицы было решено провести в Ричмонде.

Любимый дворец прежнего короля Генриха VII, с серыми стенами, рядами окон готического стиля и дымовыми трубами в форме перевернутых груш, занимал большое пространство между рекой и зеленым лугом, Темза широко текла под его окнами, повышаясь и понижаясь с приливами. Замок окружал живописный парк, в искусственных прудах которого тихо плавали лебеди, росли замысловато подстриженные деревья и кустарники, Пока двор располагался после прибытия, Генрих увлек Мэри под сень деревьев, показывал изящные мостики, выполненные в духе античности беседки, лабиринт из зелени, где легко можно было заблудиться, показал даже теннисный корт и площадку для спортивных состязаний.

Сейчас он с энтузиазмом рассказывал сестре, что ещё запланировал сделать в парке, и Мэри было интересно его слушать, так как сама она была деятельной натурой, у неё на все был свой взгляд, и она давала королю весьма интересные советы. Когда Генрих сослался на то, что сейчас, как никогда, занят, а на носу праздник Троицы, она тут же с готовностью вызвалась взять на себя его устройство.

Мэри вся с головой ушла в организационные хлопоты. То и дело бегали с поручениями пажи, метались фрейлины, она завалила работой музыкантов, придворных поэтов, делала заказы портным; потом вызвала плотников, драпировщиков, маляров. Через несколько дней принцесса увлекла Генриха к самому концу парка, не столь ухоженному, как в окружении дворца, но привлекшего Мэри своей природной дикостью. Здесь, у самой ограды, стоял огромный, давно заброшенный амбар для хранения сена для королевских конюшен, который оказался ненужным после того, как Ричмондский дворец перестроили, и конюшни оказались в другой стороне от его построек. Сейчас же здесь кипела работа: чинили крышу, красили стены, драпировщики прибивали огромные полосы холста, располагая их шатром над головой, стену напротив входа завалили свежей травой почти до самой крыши.

Мэри пояснила: гору травы покроют сукном, а сверху разложат ковры и подушки – получится весьма удобное ложе, для дам и прочих зрителей. За драпировками, которые в праздник украсят гирляндами из зелени и цветов, будут укрыты музыканты и лицедеи, а все пространство до огромных ворот амбара и далее до лож будет приведено в порядок, посыпано песком до самого леса, где будет костер Троицкого дня. Мэри увлеклась, рассказывая брату, что бал-маскарад они посвятят богине зелени и цветов Флоре, что портные шьют множество костюмов, посвященных различным растениям и цветам, но он, Генрих, несомненно, будет Фебом, а Флорой, царицей цветов, будет сама Мэри.

– Я вот только не знаю, какую роль отвести Катерине. Хотя, может, она не захочет принимать участия в наших лицедействах и будет просто зрительницей? Знаешь, Хэл, я даже побаиваюсь, что наша Кэт выбранит меня за эту идею языческого торжества в день Святой Троицы. Генрих как-то грустно поглядел на сестру.

– Ты считаешь королеву Англии ханжой... не подходящей для такого мужчины, как я?

У Мэри округлились глаза:

– Нет, Хэл, нет, я совсем не это хотела сказать! Но он уже увлекал её к выходу.

– Идем, нам надо поговорить.

Они остановились у большой заводи от реки. Генрих, как мальчишка, прошелся по нависавшему над водой стволу ивы и сел, свесив ноги. Мэри, грациозно балансируя, последовала за ним и опустилась рядом. Король молчал, был даже мрачен, и она решилась заговорить первой.