Вальтер Скотт - Пертская красавица, или Валентинов день
С подобием улыбки на гордом лице Марч отошел в нишу окна, где молча стал рядом с настоятелем. Было ясно, что если он и подчинился повелению короля, то разгадал, чем оно вызвано, и презирает эту робкую попытку помешать спору между ним и Олбени. Мелодия, исполняемая на виоле, была поначалу веселой и бойкой, напоминая своеобычную музыку трубадуров. Но дальше надрывные звуки струн и женского голоса, которому они аккомпанировали, зазвенели грустной жалобой и оборвались, как будто захлебнувшись в горьких чувствах девушки-менестреля.
Возможно, граф и впрямь был знатоком в таких вещах и король не напрасно похвалил его вкус, но мы легко поймем, что, оскорбленный, он не стал уделять внимания певице. В его гордом сердце долг приверженности своему суверену и не совсем угасшая любовь к доброму королю боролись с жаждой мести, порожденной обманутым честолюбием и обидой, ибо, конечно, расторжение помолвки его дочери с Ротсеем навлекло позор на его дом. Марчу были свойственны и пороки и добрые качества человека непостоянного и опрометчивого. Даже теперь, когда он пришел проститься с королем, чтобы порвать свою ленную зависимость, как только вступит на собственную феодальную землю, граф колебался в душе, чувствуя себя почти неспособным решиться на шаг, такой преступный и, быть может, гибельный. Эти-то опасные помыслы и занимали его, когда странствующая певица начала свою балладу, но, по мере того как она пела, другие предметы, властно привлекшие его внимание, изменили течение его мыслей и направили их на то, что происходило во дворе монастыря. Девушка пела на провансальском диалекте — общепринятом языке придворной поэзии по всей Европе, включая и Шотландию. Однако по складу своему ее песня была проще обычной провансальской сирвенты и приближалась скорее к балладе норманнского менестреля. В переводе она могла бы звучать так:
БАЛЛАДА О БЕДНОЙ ЛУИЗЕ
Ах, жаль Луизу! День-деньской
Бродя кругом, она с тоской
Поет в хоромах и в людской:
«Девицы, бойтесь тьмы лесной»
Да помните Луизу!
Ах, жаль Луизу! Солнце жгло …
От зноя взор заволокло
И в лес прохладный повлекло,
Где пташки и ручьи светло
Звенели пред Луизой
Ах, жаль Луизу! По кустам
Медведь не ищет ягод там,
И волк не рыщет по тропам,
Но лучше в лапы к тем зверям
Попалась бы Луиза.
Ах, жаль Луизу! В роще лог…
Там повстречался ей стрелок,
Он ловок был, красив, высок
И речью колдовской увлек
Злосчастную Луизу.
Ах, жаль Луизу! Что за стать
Была тебе богатства ждать
И мир души и благодать
Невинности своей отдать,
Несчастная Луиза?
Ах, жаль Луизу! Красота
И честь девичья отнята,
Тайком иль силою взята …
Остались стыд и нищета
Обманутой Луизе
К Луизе будьте подобрей,
Ей подавайте пощедрей
И не гоните от дверей…
До гроба уж не много дней
Осталось ждать Луизе!
Еще она не допела песню, когда король Роберт в страхе, как бы не поднялся снова спор между Олбени и Марчем, обратился к графу:
— Что вы скажете о балладе, милорд? Насколько я могу судить отсюда, издалека, музыка была бурная и усладительная.
— Я плохо разбираюсь в таких вещах, милорд, но певице не надобна моя похвала, раз она, как видно, уже заслужила одобрение его милости герцога Ротсея — первого в Шотландии знатока.
— Как! — встревожился король. — Мой сын там, внизу?
— Он остановил коня подле певицы, — сказал Марч со злорадной улыбкой на лице, — и, видимо, не менее увлечен разговором с нею, чем ее музыкой.
— Что такое, отец настоятель? — воскликнул король.
Но тот отошел от окна.
— У меня нет желания, милорд, — сказал он, — видеть то, о чем мне будет больно докладывать.
— Да что ж это значит! — густо покраснев, вскричал король и хотел уже подняться с кресла, но передумал — быть может, не желая стать свидетелем какой-нибудь неприличной выходки юного принца: пришлось бы сурово наказать сына, а к этому у короля не лежало сердце. Но граф Марч с явным удовольствием сообщил государю то, по поводу чего тот хотел бы остаться в неведении.
— Ваше величество, — вскричал он, — еще того лучше! Потешница не только завладела слухом принца шотландского, как, впрочем, и каждого слуги и конника во дворе, — она привлекла внимание Черного Дугласа, хоть мы никогда не считали его страстным любителем Веселой Науки. Но, право, мне не кажется странным, что он удивлен: принц в знак своего одобрения почтил прелестного мастера песни и виолы поцелуем.
— Как! — воскликнул король. — Давид Ротсей любезничает с бродячей певицей, да еще на глазах у тестя?.. Идите, мой добрый аббат, немедленно позовите сюда принца… Иди, мой дорогой брат… — И, когда они оба вышли, король добавил: — Идите и ты, Марч, мой добрый родич. Быть беде, я знаю наверное! Прошу вас, кузен, идите и подкрепите просьбу настоятеля приказом короля.
— Вы забываете, государь, — сказал Марч тоном глубоко оскорбленного человека, — отцу Элизабет Данбар не пристало быть посредником между Дугласом и его царственным зятем.
— Прошу у вас прощения, кузен, — сказал мягкосердечный старик. — Я сознаю, что с вами поступили не совсем справедливо… Но моего Ротсея убьют… Я пойду сам.
Однако, вскочив с излишней стремительностью, бедный король не попал ногой на ступеньку, споткнулся и рухнул на пол, причем ударился головой об угол тяжелого кресла, в котором сидел только что. На минуту он лишился сознания. При этом жалком зрелище Марч забыл всю горечь обиды, сердце его смягчилось. Он подбежал к лежавшему на полу королю и усадил его в кресло, ласково и почтительно применив те средства, какие счел наиболее подходящими, чтобы привести его в чувство. Роберт открыл глаза и растерянно огляделся:
— Что случилось?.. Мы одни?.. Кто с нами?..
— Ваш верный подданный Марч, — ответил граф.
— Наедине с графом Марчем! — повторил король. Его мысли не пришли еще в ясность, но смутная тревога овладела им при имени могущественного феодала, смертельно им оскорбленного.
— Да, мой милостивый господин, с бедным Джорджем Данбаром, о котором многие стараются внушить вашему величеству недоброе, хотя в конце концов он окажется более верен своему королю, чем они.
— В самом деле, кузен, с вами поступили не по справедливости, и, поверьте мне, мы постараемся искупить вину…
