Наталия Орбенина - Сказочник
– Где Софья? – закричал вне себя Горшечников. – Где она? Отвечай, старая ведьма!
– Я те дам старую ведьму! – угрожающе послышалось сзади.
Мелентий аж сразу подпрыгнул. Филипп Филиппович угрюмо и зло смотрел на него.
«Боже милосердный! Такой и зарежет!» – мелькнуло в голове у Горшечникова.
– Нету барыни, уехала. А куда, не сказывала. Мы и сами-то не знаем, а тебе и вовсе, барин, ни к чему.
– Как это ни к чему, я же муж? – оторопел от такой наглости Мелентий.
– Какой ты муж? Так! – презрительно фыркнул Филиппыч. – Муж, объелся груш.
– Ах ты боже мой! Да тут целый сговор! Да я вас в полицию! Я тотчас же пойду в полицию, и ее разыщут, разыщут и с позором вернут домой. А вас в тюрьму, или вон отсюда!
– Покудова мы у себя в доме. Только барыня нас со двора может выставить, – очнулась от слез Матрена. – А вот ты и впрямь ступай со двора. Нечего тебе тут больше делать. Нет у тебя, Мелентий Мстиславович, больше жены. Она там записочку написала, на столике у кровати найдешь.
– Куда же пойду на ночь глядя, Господи! Да что же это такое творится? – Горшечников всхлипнул. Слезы обиды и унижения хлынули из его глаз. – Не любила, но так зачем, зачем же так? Какой позор, я теперь посмешищем всеобщим сделаюсь!
Матрена смахнула слезы и посмотрела на Горшечникова даже с жалостью.
– Что же мне, уйти прямо теперь? Голодным? – Он вытирал слезы, катившиеся по лицу. – Нет, уйду, уйду, мне здесь оставаться нельзя, вы еще меня и отравите!
Он побрел искать письмо Софьи, нашел и, давясь рыданиями, прочитал:
«Мелентий! Наша семейная жизнь не удалась. Наш брак – взаимный самообман. Да ты и сам это уже знаешь. Не хочу, чтобы мы возненавидели друг друга, а вместе с тем и весь мир вокруг. Я ухожу, не обессудь. Быть может, мне повезет и я буду счастливой, чего и тебе от всей души желаю. Не печалься, прости за внезапный отъезд. Я знаю, ты быстро утешишься. Живи, как хочешь. Я больше тебе не жена, да никогда и не была ею. Лучше для тебя будет, если ты не будешь предпринимать усилий для моего поиска. Возможно, что я потом тебе напишу, когда мы оба успокоимся. Прощай. Софья».
Горшечников долго вертел письмо, читал его еще сто раз. Потом совсем ослаб от переживаний. Идти ему было пока совершенно некуда, и совершенно не было никакого желания бежать и делиться с кем-то своим горем. Мысль о том, что завтра уже весь Эн-ск будет обсуждать его семейные дела, жгла его раскаленным железом. А что скажут в гимназии? Еще, не дай бог, и вон выставят!
И квартиру искать да снимать, и снова одинокая холостяцкая жизнь, без тепла, без ласки, без любви, заботы! И за что ему все это, что он такого ей сделал?
Жалея сам себя, Горшечников взвыл и упал головой на руки.
Раздались тяжелые шаги, вошла Матрена и поставила перед ним тарелку.
– Оголодал небось, барин. Будет тебе. Откушай вот. – И уже в дверях прибавила себе под нос то ли с сочувствием, то ли, по обыкновению, от презрения: – Убогий ты, прости Господи!
Часть вторая
Глава двадцать четвертая
Разве когда-то в ее жизни существовал захолустный Эн-ск, провинциальная женская гимназия? Разве когда-то ее жизненный путь пересекался с неким господином Горшечниковым? Софья засмеялась и отошла от окна в глубь комнаты. Уже месяц она с Нелидовым жила в Италии. Небольшая гостиница в центре Неаполя выходила окнами на узкую кривую улицу. В жаркий день они не покидали гостиничного номера, и Софья могла часами глядеть на уличную жизнь. Она казалась ей чрезвычайно забавной. Крикливые матери семейства, гомон детских голосов, завывания уличных торговцев – все это сливалось в единую яркую какофонию. А ночью к этим звукам добавлялись треск цикад, одинокий стук экипажа запоздалого путника, приглушенный женский смех, стон гитарных струн.
Почти каждый день супруги Нелидовы, а именно так они были записаны в гостиничной книге, старались проводить на воздухе. Они совершали длительные прогулки у моря, любовались средневековой крепостью, королевским дворцом, взбирались на Везувий. Италия была не первой страной в их длительном путешествии. Бежав из России, словно за ними черт гнался по пятам, любовники прожили всю зиму в Германии, потом во Франции, а в начале лета приехали в Италию. Ничто не омрачало их буквально сказочного счастья. Они не говорили о своих чувствах, слово «любовь» было под запретом. Так они пытались отогнать злые чары, хотя понимали, что это просто ребячество. Но, не говоря о любви, они любили неистово. Софья навеки рассталась со всеми своими пуританскими привычками. Теперь она принадлежала не только себе, но и ему. И эта мысль была ей сладостна, как сладостна та радость, те чувственные наслаждения, которые обрушились на нее. Просыпаясь, она с восторгом взирала на лицо Феликса, которое казалось ей божественно прекрасным. А когда он открывал глаза, она уже вся трепетала от предвкушения страстных утех.
Софья жила как во сне, и она молила Бога, чтобы он позволил ей впасть в летаргию. Правда, иногда холодный разум, который затаился где-то очень глубоко, тихонько подсказывал, что рай не может длиться вечно. Что они не могут кочевать, как цыгане, без своего угла, да еще по чужбине. Все равно когда-нибудь придется возвращаться в Россию. А если возвращаться, надо разводиться с Горшечниковым, переживать позор бракоразводного процесса. Значит, снова Эн-ск. Нет, не думать об этом. Если это неизбежно, то зачем забегать вперед, зачем расстраивать себя именно теперь, когда так хорошо!
Похожие мысли посещали и Нелидова. Поначалу он тоже пребывал в сумасшедшем упоении, любовный угар оказался столь силен, что даже лишил его возможности творчества. Творчество требует много эмоций, много души, но для него ничего не оставалось после сладостных объятий и поцелуев. Но как бы ни был сладок мед, он все же когда-нибудь да кончается. А если и остался еще, то уже не кажется таким сладким и любимым. Поэтому через полгода и Нелидов стал нет-нет да и заговаривать о возвращении в Россию. Они поселятся в Грушевке и будут приезжать в Петербург или Эн-ск. В Грушевке их никто не будет беспокоить, а кратковременные выезды в люди можно вытерпеть, тем более что без этого не обойтись, если начинать бракоразводные дела. О разводе Софьи тоже почти не говорили, то есть говорили, но как-то неопределенно. Незримо присутствовала мысль о том, что пока она остается чужой женой, пусть формально, она находится в безопасности. На нее не распространяется действие страшного рока Нелидова. Пусть бы так и оставалось, но ведь существует еще и Горшечников. А он-то точно будет добиваться либо развода, либо возвращения жены. Одним словом, он будет искать их и пытаться что-то изменить в своей участи. Вряд ли ему можно будет рассказать историю Нелидова и просить, чтобы из благородных рыцарских чувств обманутый муж согласился на сожительство своей беглой жены с чужим человеком. При том, что она будет продолжать носить его фамилию, тем самым оберегаясь от мистического зла. Горшечников, конечно же, глуп, но не настолько, чтобы внять подобным аргументам. К тому же весь Эн-ск будет обсуждать его историю в мельчайших подробностях, добрые люди постараются вразумить несчастного, если вдруг тот проявит стремление совершить жертвенный поступок.
