Франсуа Деко - Приданое для Анжелики
Она высунулась из окна. Отсюда было видно только левое плечо кучера, скула, ухо и густой разбойничий ус, лихо торчащий в сторону.
— Ты не устал?
Кучер обернулся, сверкнул круглыми цыганскими глазами, захохотал и заявил:
— Мадемуазель, вы, главное, продолжайте мне платить!
Анжелика со вздохом осела на мягкое сиденье, обитое отличной кожей. Она могла все. Но беззаботная юность с подругами, соседскими парнями и теплой нежной водой лагуны осталась в прошлом. Кучер был счастливее. Получая очередной луидор старой чеканки, он каждый раз погружался в свои собственные, кучерские мечты. Его глаза тут же хмелели от подступающих таинственных грез.
Наступила ночь, и они остановились в маленькой гостинице у реки. Ей принесли слегка подсушенную, зато самую вкусную баранью ногу, какую только сумели найти во всей Франции, и неплохого вина. Конечно же, девушке досталась лучшая во всей округе комната с самой удобной во всей провинции Шампань койкой и наглыми, вероятно, самыми холеными во всем мире клопами.
Тогда Анжелика поняла, что устала бегать от монастырей и женихов, от вынужденного общения с простонародьем и вечного ощущения риска — от всего. Она хотела сделать перерыв и могла себе это позволить.
Аббат работал сосредоточенно и напряженно, и пока происходило ровно то, что и ожидалось. Весь простой народ Европы с придыханием повторял основной лозунг дня «Мир хижинам, война дворцам». Победоносная революционная армия вошла в Голландию, присоединила Монако и высаживалась в Сардинии.
Но французы начинали трезветь. Новый набор в армию уже не был вполне добровольным. Призыву подлежали все мужчины от 18 до 40 лет, лишь бы они были бездетными, вдовыми или неженатыми. Армию следовало увеличить почти в два с половиной раза.
Коммуны поначалу давили на патриотизм. Якобинцы рассказывали народу о заговоре королей и роялистов, об угрозе интервенции, нависшей над несчастной, растерзанной аристократами Францией, но без толку. Сопротивление призыву было настолько серьезным, что даже возникло предложение проводить его методом жеребьевки. Предполагалось, что это снизит накал. Как ни крути, а каждый надеется, что именно ему повезет. Если этого не происходит, то возмущаться уже поздно, ибо тебя запихнул в армию не комиссар конвента, а жребий, рок, сама судьба.
Потом заволновалась Вандея, и Аббат по достоинству оценил то, как правильно там поставлена работа. Сепаратисты доходчиво объяснили крестьянам главное. Эта война людям ни к чему, на ней наживаются только скупщики национального имущества. На живых примерах крестьянам показывали разницу между теми, кто выиграл от революции, а кто нет. Все время выходило так, что дети богатых в армию даже не идут, а бедняк, не скопивший денег даже на свадьбу, непременно гибнет где-нибудь в Пруссии, Савойе или на острове Сардиния.
В какой-то момент уполномоченных комиссаров начали просто убивать. Это происходило в департаментах Нижнего Рейна, в Тарне, в Авейроне, в Гаре, в Эро, в Дордони, в Ландах — почти по всей Франции.
Аббат знал, откуда дует ветер. Саботировали призыв те департаменты, депутаты которых не были довольны тем, как складывается распределение власти в конвенте. Буржуа, делавшие революцию для себя, вдруг осознали, что все идет не туда, куда им хочется. «Бешеные» выросли в мощную политическую силу, коммуны создали армию, а сами медленно, но верно уходили из-под контроля.
Думая закрыть старые делишки, буржуа казнили короля, а получили массу дипломатических проблем. Теперь их решали уже не только они, но и «бешеные». Желая ускорить передел, они создали кучу комитетов, но якобинцы просачивались и туда.
Нет, буржуа понимали все правильно. Новая Франция более всего походила на огромную акционерную компанию. Вроде все шло нормально, как и надо. Рядовые акционеры все время видели перед собой пустую кассу, а совет директоров разбирал прибыли по карманам.
Но волей «бешеных» включался станок, печатающий бумажные ассигнаты. Прибыли таяли, влияние коммун росло, а на рынке появлялись совсем уж темные лошадки вроде Адриана Матье. Буржуа уже не понимали, у кого же на самом-то деле находится контрольный пакет.
Аббат вздохнул. Ситуацию сильно подстегнуло внезапное крушение торговой компании мсье Тарту. Мадемуазель Беро, сама того не зная, преждевременно бросила на стол один из его козырей, и буржуа насторожились. Каждый из них имел какие-то долги и обязательства. Любой мог столкнуться с тем же, с чем и компания Тарту, то есть с внезапным предъявлением счетов. Невозможно? Покойный мсье Тарту тоже так думал.
Аббат покачал головой. Адриан Матье провернул свою аферу с акциями компании Тарту крайне своевременно. Как сообщили агенты Аббата, депутаты от северо-западных департаментов провели целое следствие, чтобы выяснить, не ведут ли связи Матье к их врагам, и, разумеется, ничего не нашли.
Это порядком снизило напряжение. Ну а то, что они вскладчину выкупили акции мертвой компании, да еще по такой умопомрачительной цене, было вообще замечательно. Чем меньше у лидеров провинций денег, тем слабее угроза сепаратизма.
Но если все-таки полыхнет!..
Аббат подошел к карте, из которой торчали булавки. Белая головка — миллиард ливров дружественного ему капитала, черная головка — не дружественного. Самое неблагоприятное соотношение было в Вандее, Бретани и Нормандии.
«Что ж, если полыхнет, придется перекрывать им торговлю», — решил Аббат.
Не так давно число его людей в конвенте приблизилось к половине. Все то, что еще вчера казалось невозможным, стало, пусть со скрипом, но воплощаться.
Первым результатом продажи акций компании Тарту стало то, что Адриана пригласили в один из самых закрытых клубов Парижа. Он поинтересовался размерами членских взносов и присвистнул. Ни проесть, ни пропить, ни даже прогулять такую сумму лично молодой человек был не в состоянии. Но пришла пора вступать. Сплетни нужного уровня он мог услышать лишь в таких сообществах, закрытых для простых парижских спекулянтов.
Между тем Франция менялась на глазах. Армия уверенно занимала земли Голландии. Стал французским старинный город Брюгге. Наконец-то был решен вопрос с княжествами Эно и Сальма. Была объявлена война Испании, чтобы занять вторую половину острова Гаити.
Война снабжала сама себя. Захват, аннексия всех ресурсов, призыв и очередной рывок к новым границам Франции.
Адриан вовсе не был сторонником войны. Ему, холостяку, самому угрожал призыв. Но он был искренне восхищен силой и красотой финансовой машины, скрывающейся под броским названием «революция».
