Екатерина Мурашова - Танец с огнем
Любовь Николаевна проворно вскочила со стула:
– Сережа, вы и Глэдис обещали мне! Когда же?!
– Сейчас, Люшенька, прямо сейчас! Все сделаем в лучшем виде! – заторопился Сережа, изобразил извиняющуюся рожицу обоим приятелям, взял Люшу под руку и уверенно повел ее вглубь обширного дома.
Танцовщица Этери сидела посреди хорошо знакомой Люше обстановки костюмерной-гримерной. Баночки, пуховки, пузырьки, блестки, таз, мыло, кувшин с водой… Просторный теплый халат укутывал тело Этери. На ногах образовались мягкие шерстяные чувячки, молоденькая служанка расплетает косы… Теперь Этери показалась Люше намного старше и полнее, чем в зале. Странно было подумать, что вот эта талия совсем недавно могла изгибаться таким парадоксальным образом, а этот, с морщинками в углах, усталый рот выглядел под вуалью таким загадочным и даже хищным…
– Екатерина Алексеевна, мое почтение и неизменное восхищение вашим искусством! – с ласковой развязностью приветствовал танцовщицу Сережа. – И я, и мои друзья впечатлены вельми. Пучины страсти, открывающиеся…
– Князь, подите к черту, – хрипловато отозвалась Этери, закуривая папиросу, вытягивая ноги и кладя их на маленькую скамеечку. – Скажите лучше: вы привели мне, как обещали…? Это она? Ученица американки?
– Позвольте представить: Екатерина Алексеевна – Люша Розанова.
Люша слабо удивилась тому, что бирманскую танцовщицу (а именно так рекомендовал Этери купец Жаботинский) зовут Екатериной Алексеевной, но не стала заострять на этом внимания.
– Сколько тебе лет? – спросила Этери.
– Двадцать, – ответила Люша, накинув себе всего два с половиной месяца.
– А-ах, – вздохнула Этери и сильно потянулась. Суставы отчетливо скрипнули. – Где ты танцевала?
– В ресторане, – сказала Люша, не вдаваясь в подробности. Еще прежде они с Сережей договорились, что реальная биография Любовь Николаевны Кантакузиной нигде афишироваться не будет.
– Танцуешь давно?
– Всю жизнь.
– У кого училась? У американки?
– Еще прежде – у ветра, у ручья, у листьев, у рыбок. Потом у цыган.
– Зачем тебе это надо?
– Танцевать люблю. А еще – детей надо кормить.
Сережа отвернулся, чтобы не выдать себя. Он всегда был очень смешлив.
– У тебя уже есть ребенок?
– Трое, старшие – близнецы.
– А-ах… – снова вздохнула Екатерина Алексеевна. – А вот у меня нет детей.
– Могу поделиться, – пожала плечами Люша.
– Цыгане тебя выгнали? Почему? За острый язык?
– Не знаю. Я полукровка. Матери-цыганки не помню. Еще прежде бродяжила. У них респектабельный хор, дирижер заботится о его репутации.
– Екатерина Алексеевна, бери, не прогадаешь, – вступил в разговор Сережа. – Я много раз видел, как Люша танцует – это фантастично. Действительно – лес, ветер, рыбки… А если еще вы ее обучите… Вы же сами говорили, что вам уже тяжело все это, что хочется взять ученицу, обучить ее и уйти на покой… Вот случай, лучшего не найдешь!
– Ладно. Вижу, что тебе, цыганка-побродяжка, палец в рот не клади. Но это и хорошо, не сразу сожрут. Не сегодня, но на днях погляжу, как ты танцуешь. Тогда и поговорим. Устраивает тебя?
– Устраивает, спасибо, – Люша кивнула. – Мне уже идти?
– Ну ты бы хоть что сказала про мой-то танец, – обиженно прищурилась Этери.
Люша почему-то вспомнила Максимилиана Лиховцева.
– Ваш танец – это стихотворение, а жесты – слова, – сказала она.
Этери склонила голову сначала в одну сторону, потом в другую, как делают собаки, прислушиваясь к миру.
– А про что это стихотворение, как ты думаешь?
– Про рыночную площадь, – не мгновения не колеблясь, ответила Люша. – Со всем, что на ней есть.
Сережа зааплодировал. Екатерина Алексеевна жестом отослала его прочь.
– До встречи, – сказала она Люше и недоуменно добавила, наморщив лоб. – Почему это мне кажется, что я где-то тебя уже видела?
– В ресторане? – предположила Люша.
– Нет, мне кажется, что это было давным-давно…
Карету с гербами Бартеневых подали к подножию лестницы. Небо на юго-востоке уже чуть-чуть зеленело. Почти все факелы погасли. Мороз покусывал щеки и электрически потрескивал в выбившемся из-под шляпки локоне. Один из павлинов куда-то исчез, а второй неподвижно стоял прямо на засыпанном снегом газоне, безнадежно склонив увенчанную голову. Длинный хвост увяз в снегу.
– Утром ощиплют и к обеду – на жаркое! – саркастически рассмеялся Рудольф. – Свежачок-с!
Люша прищурилась, что-то соображая, а потом вдруг кинулась к провожавшему их хозяину.
– Господин Жаботинский, миленький, подарите мне вон того павлина! Пожалуйста!
– Помилуйте, Любовь Николаевна, да зачем вам! Он же прямиком у вас в карете и издохнет… А впрочем… – купец оборвал сам себя. – Коли прихоть такая, так берите, конечно! Завтра, если будет надобно, пришлите кого, мой Федор вам рецепт жаркого разъяснит – пальчики оближете, никак не хуже лебяжьего. Там весь секрет в заливке для маринования, иначе мясо жестким выходит…
Подобрав подол, Люша запрыгала через сугроб, окаймляющий расчищенную от снега часть подъездной площади, обхватила павлина двумя руками, с трудом подняла. Птица безжизненно повисла, не сопротивляясь. Перья под хвостом были измазаны пометом.
– Люшенька, вы с ума сошли?! – крикнул Рудольф.
Сережа молча заскакал вслед, сноровисто перехватил ношу девушки.
Вышколенный кучер смотрел на погрузку павлина округлившимися глазами, но не сказал ни слова. В карете холода не чувствовалось, так как под сидением топилась углями маленькая печка. Люша устроила птицу в самое теплое место и накрыла сверху меховой полостью. Погладила поникший хохолок, подула в клюв и тихо сказала:
– Дерись, павлин, не сдавайся, может, все еще и образуется.
Рудольф как мог отодвинулся от странной парочки.
– В гостиницу с павлином вас не пустят, – сказал Сережа.
– Почем вы знаете?
– Знаю наверное, сам как-то пытался с тремя петухами пройти. Ни в какую не пускали.
– А откуда были петухи? – улыбнулась Люша.
– На петушиных боях по случаю прикупил. Всех трех победителей. Помнишь, Рудольф, как мы тогда…?
– Не помню, – сказал Рудольф и отвернулся.
– А… да… – сконфуженно пробормотал Сережа. – Петухов же мы с Николенькой торговали… Ну в общем, Любовь Николаевна, едем ночевать к нам. Там же и с павлином решится – на жаркое его или еще куда… А что вы, кстати, собрались с ним делать, если он, паче чаяния, оттает?
– А чего с ним делать? – пожала плечами Люша. – Он же не лошадь и не пес, приучать его ни к чему не надо. Отвезу в Синие Ключи, отдам детям, пусть живет, пасется… Сережа, но удобно ли к вам? Что ваша матушка…?
