Элизабет Лоуэлл - Очарованная
— Куда ты торопишься? Погрейся еще у огня, — быстро произнес Дункан, направляясь к ней.
— Нет, я должна идти. Посмотрю, как там моя больная.
Дункан бережно взял Мэг за плечи и улыбнулся ей доброй, искренней улыбкой.
— Когда-нибудь, когда придут для всех нас лучшие времена, вам с Волком Глендруидов непременно следует еще раз побывать в Каменном Кольце, — мягко произнес он. — И для вас тоже расцветет священная рябина. Я верю в это так же, как верю в себя.
Мэг расцвела в улыбке — будто проглянуло теплое ласковое солнце. Приподнявшись на цыпочки, она коснулась губами щеки Дункана.
— Мы, разумеется, еще раз приедем к вам, — проговорила она.
Улыбка все еще играла на ее губах, пока она поднималась в комнату Арианы. Кассандра сидела у постели больной, вышивая на куске полотна какой-то замысловатый узор.
Полог кровати был опущен, защищая Ариану от ледяных порывов ветра, проникающего сквозь узкие стрельчатые окна.
— Как она? — тихо спросила Мэг.
— Спит.
— Ее лихорадит?
— Похоже, что нет, хвала Всевышнему, — промолвила Кассандра.
— Саймон ушел к Доминику на сторожевой пост?
— Нет, — ответил низкий голос из-за полога кровати.
Саймон отдернул занавес и встретил удивленный взгляд глен-друидской колдуньи.
— Не волнуйся, — произнес он. — Я ее не потревожу. Просто без меня она спит беспокойно.
Мэг посмотрела на Ариану: девушка лежала, свернувшись под покрывалом, повернув лицо к Саймону. Между ними, как мостик, соединяющий два берега, лежало аметистовое платье.
Нахмурившись, Мэг обернулась к Кассандре.
— Я не знаю, как принято у вас, Посвященных, — сурово сказала она, — но глендруиды тщательно очищают все, чего может коснуться больной.
— Можешь проверить, — возразила Кассандра, — и ты убедишься, что это платье свежо и чисто и без твоих ритуальных стирок в травяных настоях.
— Да, это так, — подтвердил Саймон. — Я сам осмотрел ткань — мне известно, как ревностно ты соблюдаешь свои ритуалы.
Мэг подошла к кровати, взяла в руки краешек ткани, слегка помяла в ладони и вдохнула его запах. Затем медленно выпустила ткань, и она упала на прежнее место — между щекой Арианы и плечом Саймона.
— Ее словно только что соткали, — изумленно произнесла Мэг.
— Да, — сказала Кассандра. — Ткани, сотканные Сереной, высоко ценятся Посвященными.
Мэг задумчиво смотрела, как пальцы Саймона тихонько поглаживают складки аметистового платья — ласково и нежно, как пушистую кошку.
И, как ласковая кошка, ткань в ответ прильнула к его ладони.
— Доминик звал меня? — спросил Саймон.
— Сейчас? Нет. Но завтра мы покидаем Стоунринг.
Саймон сжал ткань в молчаливом протесте.
— Ариана еще очень слаба для такого долгого и трудного переезда, — осторожно произнес он.
— Да, конечно. Дункан и Эмбер позаботятся о ней, — сказала Мэг.
— И я останусь с ней, — добавила Кассандра.
Саймон не отвечал.
— Не волнуйся, — уговаривала его Мэг. — Кассандра, как и я, хорошо разбирается в искусстве врачевания.
Саймон молча кивнул.
Он знал, что долг призывает его последовать за своим братом и господином, Волком Глендруидов. Но сейчас при мысли об этом он почувствовал непонятную тяжесть на сердце.
В невеселой задумчивости он долго смотрел на Ариану. Она рисковала своей жизнью ради его спасения и отказывалась отдать ему свое тело, как того требовали Господь, обычай и священные узы брака.
«Храбрая моя пташка, если я тебя покину, тебе будет от этого легче?
А твои печальные песни — зазвучат ли они без меня веселее?»
Кассандра отложила вышивание, подошла к постели и пристально посмотрела на Ариану и Саймона.
Но с еще большим вниманием Посвященная вглядывалась в волшебную ткань, лежавшую между ними.
— Подойди ко мне, Саймон, — мягко произнесла вдруг Кассандра.
Его черные глаза сузились в ответ на ее просьбу, но тем не менее он молча отложил в сторону фиолетовую ткань и осторожно, стараясь не потревожить Ариану, поднялся с постели.
Когда он выпрямился, платье потянулось за ним и потерлось о его бедро.
— Теперь отойди чуть подальше, — произнесла Кассандра, отступая на шаг.
Саймон недоуменно последовал за ней, и платье соскользнуло с его бедра на кровать.
Саймон хотел было сделать шаг назад, но подавил это невольное движение — только сейчас он осознал, как приятно ему было прикасаться к этой странной непредсказуемой ткани.
— Смотри, — тихо сказала Посвященная глендруидской колдунье.
Поза Арианы стала беспокойной, целительный сон, казалось, покинул ее, как по волшебству. Она лежала на кровати бледная как мел.
— Что с ней? — тревожно спросила Мэг Кассандру. — Что случилось?
— Когда-то ткачихи из Сильверфелла умели шить одежду, которая была приятна и телу, и душе, — прошептала Кассандра. — И Серена — одна из немногих, кто сохранил это искусство.
Саймон гневно обернулся к Кассандре.
— Ты говоришь, что здесь не обошлось без колдовства? — резко спросил он хриплым голосом.
Кассандра смерила его взглядом.
— Нет, — спокойно произнесла она. — Я всего лишь говорю о том, что в мире есть вещи, которые нельзя ни взвесить, ни измерить, ни потрогать, ни даже увидеть.
Лицо Саймона стало замкнутым и мрачным.
— Объясни, — потребовал он.
— С удовольствием, — любезно ответила Кассандра.
Саймон напряженно ждал.
— Но сперва, — холодно продолжала Посвященная, — ты покажешь, как восходит луна, Эдгару Слепому и расскажешь глухому сынишке мельника, как поет соловей в роще.
Глаза Саймона сузились — их чернота напоминала глухую полночь. Он повернулся к Мэг.
— Это проклятое платье причинило Ариане боль? — гневно спросил он.
Мэг задумчиво склонилась к постели больной и прикоснулась рукой к платью, всматриваясь в него особым взглядом глендруидов.
— Странная ткань, — пробормотала она выпрямляясь, — но в ней я не вижу злых чар.
— Ты уверена? — спросил Саймон.
— Да, я уверена, — сказала Мэг, — потому что никакое другое платье не смогло бы так долго сдерживать кровотечение. Разве можно назвать это злыми чарами?
Саймон молча прикрыл глаза, скулы его напряглись: было заметно, что он пытается обуздать свои чувства.
«Оставят ли меня когда-нибудь в покое эти колдовские штуки?
Как бы я хотел забыть то, что сделала со мной и Домиником эта ведьма Мари!»
Саймон тяжело вздохнул и открыл глаза — в них, как в зеркале, отразились все его невысказанные мысли о прошлом, отравившем его душу.
— Не очень-то мне по душе колдовство, — произнес он наконец с пугающим спокойствием. — Я не говорю о тебе, Мэг, — добавил Саймон, и его голос смягчился. — Твое ведовство спасло Доминику жизнь, и ты скорее бы умерла, чем согласилась причинить ему зло.
