Маргарет Макфи - Сорвать маску
— Время близится к ужину, Арчи, скоро начнут накрывать на стол. Ты должен ненадолго попрощаться с Домиником, пойти искупаться и переодеться.
— Но, мама, — заныл ребенок, — мы же еще не закончили играть в лошадок!
— Доминик придет еще как-нибудь, чтобы поиграть с тобой подольше.
— Ну, пожалуйста, мама! — взмолился Арчи.
— Слушай маму, — велел Доминик, помогая сыну подняться на ноги и выбираясь из кресла. — Мы скоро снова увидимся.
— Завтра? — спросил Арчи, глядя на него снизу вверх и доверчиво уцепившись за сильную руку.
— Да. Завтра, — пообещал Доминик.
Арчи расплылся в улыбке:
— И мы снова будем играть в лошадок?
Доминик тоже широко улыбнулся — совсем как сын:
— И мы будем играть в лошадок.
— Ты мне нравишься, Доминик.
— Ты мне тоже, Арчи.
Арабелла сжала губы, пытаясь подавить упорно подступающие рыдания.
Она отвела Арчи в большую спальню рядом с ее собственной, которая, следуя указаниям Доминика, была спешно превращена в детскую. Там расположилась с книгой миссис Тэттон, не поддавшись на уговоры сидеть в одной комнате с герцогом. С мрачным видом она отложила роман и взяла Арчи за руку. Арабелла пыталась что-то сказать матери, но та отвернулась, не желая слушать.
Когда Арабелла вернулась в гостиную, Доминик пристально смотрел в пустой камин, погруженный в раздумья. Он не оглянулся до тех пор, пока она не закрыла за собой дверь.
Его окутал туман страдания. Доминик излучал гнев, смешанный с разочарованием и грустью, которые поселились в его глазах. Казалось, даже воздух пропитан сожалением об упущенных возможностях.
Наконец заданный вопрос поразил Арабеллу в самое сердце.
— Почему ты скрывала от меня Арчи, Арабелла?
— Ты сам знаешь. Я верила, что ты отъявленный негодяй.
— Несмотря на это, какой мужчина, даже негодяй, которым ты меня считала, не полюбит собственного сына, не захочет позаботиться о нем? Ты должна была сказать мне! — Он нервным движением взъерошил волосы. — Черт возьми, Арабелла, Арчи — мой сын! Неужели у меня не было права знать об этом?
В сердце снова шевельнулись сожаление и чувство вины.
— Я не думала о твоих правах и не считала их важными. Моей единственной целью было защитить Арчи.
— Защитить его от меня? Проклятье! Интересно, что, по твоему мнению, я мог сделать с ним?!
На лице Доминика было написано страдание.
— Весь Лондон считает тебя распутником и повесой, Доминик, человеком, который не задумываясь берет то, что хочет. Ты богат, обладаешь властью, ты герцог, наконец. Я бедна, не имею ни связей, ни положения в обществе. Ты нашел меня в борделе. Я боялась, что ты заберешь у меня Арчи. — Арабелла зажмурилась, словно даже мысль об этом пугала ее. — Доминик, ему всего пять лет, он еще маленький. Ему нужна любовь, а не присмотр незнакомцев, которым нет до него никакого дела, если не считать получаемого каждый месяц жалованья.
— Я ни за что не попытался бы забрать его у тебя.
— Но я этого не знала.
— Сколько раз я приходил сюда, сколько раз мы занимались любовью, и все это время ты прятала моего сына на чердаке!
Арабелла беззвучно охнула:
— Ты говоришь так, словно я затеяла целый заговор! Но все ведь не так, Доминик. Я люблю Арчи. Я бы жизнь отдала, чтобы защитить его. Да, я продала себя ради сына, но ты, Доминик Фернекс, ты купил меня! И не смей осуждать за это!
— Если бы ты рассказала мне об Арчи, это бы все изменило.
— А что было бы по-другому? — воскликнула Арабелла. — Прошлое? Тот факт, что ты заплатил миссис Сильвер, чтобы переспать со мной? Купил меня у нее? Сделал меня своей любовницей?
Он содрогнулся, словно жестокие слова причинили ему боль. Но Арабелла не могла остановиться — она хотела, чтобы он понял.
— Я верила, что ты тот, кто разбил мое доверие и мое сердце, бросил меня, когда мне было всего девятнадцать лет, оставив опозоренной, незамужней, беременной. Человек, решивший купить меня для удовлетворения своих низменных желаний. — Она безжалостно смотрела ему в глаза. — И что, ты считаешь, будто я отдала бы Арчи человеку, которому не доверяла? На которого злилась и даже не испытывала симпатии, считала безжалостным, надменным эгоистом, способным причинить боль кому угодно? Какой я тогда была бы матерью для нашего сына, Доминик?
— Я понимаю твои мотивы, Арабелла, но…
— Никаких но! — Должен же он понять. — Я сделала то, что должна была, ради Арчи. Я всегда буду поступать ему во благо, защищать его, что бы ты ни говорил.
Они посмотрели друг на друга.
— Ты вообще рассказала бы мне о его существовании, если бы правда не выплыла наружу?
Смогла бы она сделать это?
— Не знаю, — честно ответила Арабелла. — Я почувствовала, что между нами многое изменилось. И, несмотря на все, что, как мне казалось, совершил, ты по-прежнему мне не безразличен. Более того, возможно, ты чувствуешь то же самое.
Слова повисли в воздухе, смутив их обоих, и она мгновенно пожалела о сказанном. Гордость Арабеллы оставалась слишком уязвимой, но было бы совсем несложно растоптать ее остатки. Она отвернулась, но Доминик притянул ее к себе.
— Ты никогда не была мне безразлична, Арабелла, — произнес он решительно и убежденно, крепко сжимая объятия. — Что бы я ни говорил, ослепленный обидой и болью, не считай, будто я утратил чувства к тебе..
Он прижался к ее лбу своим.
— Что же мы будем делать теперь?
Этот вопрос Арабелла непрестанно задавала себе.
— Не знаю. Я уверен только в одном: я не хочу снова потерять тебя. И я не хочу потерять Арчи.
На следующее утро Арчи проснулся, охваченный радостным возбуждением, и сладко потянулся. Мальчик не мог говорить ни о чем, кроме Доминика.
— Мы будем играть в лошадок! — с гордостью заявил он Арабелле, которая никогда еще не видела сына таким улыбчивым и счастливым.
Миссис Тэттон, напротив, была бледна и казалась утомленной. За последние дни она словно состарилась на несколько лет. На лице появились морщины, под глазами залегли тени.
— Ты плохо себя чувствуешь, мама? — с беспокойством спросила Арабелла, поглядывая на мать, боясь, что события последних дней стали для нее слишком тяжелым ударом.
— Я устала, Арабелла, только и всего. С того злополучного дня я почти не сомкнула глаз.
— Мама… — Молодая женщина подошла к ней и нежно погладила по руке. — Возможно, тебе следовало бы вернуться в постель?
— Не вижу смысла, если я не могу спать. — Миссис Тэттон покачала головой. — О, Арабелла, как жаль, что ты не желаешь видеть истинного лица Доминика Фернекса! Мне причиняет боль твоя легкомысленная вера в его ложь.
