Эмилия Остен - Любовь и предрассудки
Мягкий снежок, слепленный из нестойкого снега, внезапно упал прямо перед ее ботинками, а девочка, вместо того чтобы ускорить шаг, схватила Бланш за руку, приподнялась на цыпочки и вытянула шею, пытаясь разглядеть, кто именно в них целился.
Мисс Вернелли мгновенно догадалась об этих немудреных намерениях, перевязала Агате шарф покрепче и, не давая обернуться, утащила девочку вперед по дорожке.
Парк пришлось покинуть, и прогулку они продолжили уже в Зоологическом саду, где Агата, нимало не смущаясь, потребовала у Бланш объяснений:
– Но почему вы мне не даете с ним общаться? Почему вы всегда меня уводите? А сегодня… Я же только посмотрела в его сторону!
– Потому что тебе не стоит смотреть в сторону разносчика булочек.
– Почему? Он такой ловкий, так быстро бегает! – Они стояли перед клеткой с парой волков. – Иногда он мне напоминает какого-то таинственного дикого зверя…
– …по странной случайности обреченного подавать подносы мастеру хлебопекарни, – тихо договорила Бланш.
– Но какая мне разница, чем он занимается! Я просто хочу смотреть на него. И иногда поболтать немножко, – добавила Агата.
– Тебе не стоит делать ни того, ни другого, – вздохнула девушка.
– Почему?
Бланш поняла, что ей не отвертеться, и попыталась ответить иносказательно, но постепенно увлеклась, и ее условная история опасно приблизилась к реальной.
– Понимаешь, Агата, красивое слово «мезальянс», смысл которого я пытаюсь донести до тебя не в первый раз, выдумано вовсе не злыми писателями. К сожалению, многие судьбы из-за мезальянса могут оказаться разрушены. Много лет назад одна девушка точно так же, как и ты, просто смотрела на молодого человека, более бедного, чем она. А он смотрел на нее. А потом они полюбили друг друга и поженились. Но ее семья была против и выгнала их из дома. Молодые люди скитались, голодали и мерзли, и в итоге та девушка умерла, оставив сиротой кроху-дочку…
Бланш и Агата стояли перед клеткой со старым-престарым тигром. Надпись на табличке гласила, что зверя зовут Король Джунглей и он привезен из Индии аж пятнадцать лет назад. Тигр был болен и еле стоял на ногах. Они всегда старались пройти мимо побыстрее, потому что Агата не любила напоминаний о старости и мимолетности жизни, а Бланш, глядя на беднягу, всегда задумывалась о его пожизненном одиночестве. Но сегодня для печальной темы, поднятой Агатой, место оказалось как нельзя более подходящим.
– Как грустно, – проговорила девочка. – И что, в подобных случаях обязательно умирать? Иначе не бывает?
– Бывает, но ты не обрадуешься, если я расскажу…
– Расскажите, пожалуйста! – взмолилась девочка.
– Я знаю еще одну историю. Когда юноша и девушка были не столь неравной парой. Они полюбили друг друга и договорились о свадьбе. Но неожиданно девушка оказалась почти без средств к существованию, и ей пришлось уехать. А юношу уговорили жениться на другой, более обеспеченной невесте.
– И он забыл ту, первую?
– Возможно, и не забыл. Но женился на другой.
– А та, первая?
– А что та? Она так и осталась одинокой. – Бланш посмотрела в наполнившиеся слезами глаза девочки и безжалостно добавила: – И глубоко несчастной.
– Бедняжка… Как жаль всех этих людей.
– Ты поняла, к чему я это рассказала?
Притихшая Агата кивнула и промолчала почти всю обратную дорогу.
А вбежав в холл особняка Вудов, юная, раскрасневшаяся от мороза, невероятно свежая и жизнерадостная, закричала:
– Эй! А булочки сегодня уже приносили?
И, получив отрицательный ответ, тут же прилипла носом к окну.
* * *В редкие свободные минуты, например, когда миссис Вуд брала Агату с собой в гости, что случалось не чаще раза в неделю, Бланш доставала картон и рисовала. Девушка избегала того, чтобы ее творчество кому-нибудь попало на глаза: ей совершенно не хотелось объяснять, кто эти люди, чьи лица неизбежно возникали под ее карандашом.
Чаще всего она рисовала Луизу – это была такая своеобразная попытка заменить привычное общение в письмах. Ведь все четыре года, проведенные в разлуке с подругой, Бланш постоянно ей писала и лишь теперь, после своего таинственного бегства из Грэммхерст-холла, вот уже который месяц не могла набраться мужества написать туда… Да и куда писать? Если свадьбу, как и предполагалось, сыграли в течение месяца после объявления помолвки, молодые должны были отправиться в свадебное путешествие, и даже если из него уже вернулись, то… Ну в самом деле, не в имение же Бернсов было Бланш отправлять письма! Да и что написать?
Нет, она, конечно, клялась себе выполнить обещание все объяснить Луизе, но… В первые недели лондонской жизни Бланш перепортила огромное количество бумаги, пытаясь сказать обо всем, не говоря при этом ничего дурного ни про Арнольда и его неверность, ни про собственное местонахождение: она совершенно не была готова к личной встрече с кем бы то ни было из своего прошлого. Конечно же, у Бланш ничего не получилось. Смятые листки с перечеркнутыми строчками один за другим летели в корзину, и лишь в Италию отправилась короткая записка о том, что она здорова, нашла работу и вскоре поедет в Эдинбург получать наследство тетушки Шарлотты. Нет, в Италию в ближайшее время она не вернется, пишите на Лондонский главпочтамт до востребования.
Но общения с близкими Бланш явно не хватало – все-таки десятилетняя девочка может быть интересным собеседником лишь ограниченное количество времени. И вот под легкими штрихами карандаша перед глазами девушки вновь и вновь возникали любимые лица. Она рисовала маму – такую, какой помнила перед самой ее смертью, отца рядом с Мари и снова и снова Луизу – в белом воздушном платье, в соломенной шляпке с вуалью и в охотничьей амазонке, Луизу в гроте с гомеровскими фресками и в саду среди роз, Луизу в окружении блестящих кавалеров, чьи силуэты были лишь едва намечены, и Луизин портрет во весь большой лист картона…
Когда Бланш задумывалась и улетала мыслями в прошлое – то прошлое, где все еще были счастливы и могли доверять друг другу, – на белом фоне перед ней проявлялись строгий профиль, внимательные умные глаза и высокий лоб с падающими на него светлыми прядями, и, спохватываясь, девушка со слезами на глазах уничтожала рисунок, ибо слишком горько было думать о том, что могло произойти, но чему не дано было свершиться.
* * *Миссис Хаксли в недоумении вертела в руках белый прямоугольник. Уолтер, отлично вышколенный дворецкий, замер в дверях с серебряным подносом и ни словом не обмолвился о том, что джентльмен, настаивающий на немедленном приеме, выглядит бледным и изможденным.
– Что же мне делать? – Арабелла Хаксли широко раскрыла и без того круглые сливового цвета глаза и всплеснула руками. – Мистер Хаксли в отлучке, никаких визитов на эту неделю не назначено, и я не знаю, могу ли я принять этого господина. Вдруг он прибыл по какому-то важному вопросу?
