Барбара Картленд - Влюбленный странник
Теперь, когда Рэндал смотрел на Сореллу, в голове его звучал шум волн и он чувствовал резкий соленый ветер, дующий с моря. Возможно, все дело было в зеленом платье Сореллы, но Рэндал уже четко видел мысленным взором женщину, которая станет героиней его пьесы, и мужчину, которому она подарит свою любовь. Мужчину, который приплывет к ней на корабле.
Как всегда, когда возникал новый замысел, Рэндал почувствовал восторг, почти лишавший его дыхания. Вначале всегда бывало именно так. Это потом будет тяжелая, часто скучная работа, потом надо будет все разложить по полочкам, применив профессиональные навыки и технические знания, потом надо будет писать, править, снова править написанное, пока конечный результат не вызовет у него… нет, вовсе не радость, как можно было бы ожидать, а облегчение оттого, что работа сделана.
Но сейчас Рэндал ничего этого не помнил. Сейчас им владели восторг и радость оттого, что занавес поднимается.
И в этот момент Сорелла наконец повернулась к нему лицом. Глаза ее сияли, губы дрожали. Она вернулась к нему, пройдя обратно по дорожке, и вложила свою маленькую руку в его ладонь.
— А теперь покажите мне дом, — сказала она.
Рэндалу казалось символичным, что идея новой пьесы пришла к нему во время визита в Квинз-Хоу и что это было связано с Сореллой. Он подумал о том, что Сорелла умеет молчать и рядом с ней его посещает ощущение покоя, которое было самым драгоценным для такого человека, как он, — уж слишком редко выпадало оно на его долю.
Он вдруг вспомнил женщин, которые приезжали с ним в Квинз-Хоу. Их визгливые голоса, громкие восторги, восхищение домом обрушивались на него, чтобы мучить до тех пор, пока звучащая из радиолы музыка не даст ему спасение от этой бесконечной трескотни.
Рэндал снова подумал о том, как отличается от них Сорелла. Она почти ничего не говорила, пока они переходили из комнаты в комнату, но Рэндал знал, что она оценила, пожалуй, как никто другой, сколько души и внимания вложил он в этот дом.
Друзья-художники Рэндала оформили для него квартиру на Парк-Лейн, но Квинз-Хоу был целиком и полностью его произведением. От начала и до конца. Это он выбирал цветастый ситец для отделки спален, бархат цвета увядшей розы для гостиной, рубиново-красную парчу для обивки стен вдоль витой лестницы.
И мебель, предмет за предметом, он тоже сам отыскивал в антикварных магазинах. Некоторые комнаты были еще не закончены, так как Рэндал ждал, пока найдется, скажем, дубовый столик, безукоризненно вписывающийся в альков, или стул с украшенной вышивкой высокой спинкой, который будет отлично смотреться на фоне темной деревянной панели.
Рэндал влюбился в Квинз-Хоу сразу, но теперь, практически закончив отделку, он любил этот дом бесконечно. Каждый предмет мебели был словно частью его самого. Не было никаких оптовых закупок, заказов профессиональному декоратору, никаких чрезмерных расходов.
Этот дом был по-настоящему его домом, и Рэндал чувствовал это, и ему не раз хотелось, чтобы кто-то, кто так же безраздельно принадлежит ему, появился в его жизни и жил с ним в Квинз-Хоу.
Дому требовалась хозяйка, и Рэндал привозил сюда своих женщин в надежде, что их красота и изящество украсят дом, заполнят каким-то образом ту пустоту, которую он иногда ощущал. Но эти визиты, увы, ничего не изменили в жизни Рэндала.
Джейн, надо отдать ей должное, казалось, подходила этому дому лучше других. И все же ее присутствие словно делало дом меньше, и он казался слишком маленьким. Впрочем, он и был маленьким — Рэндал вынужден был это признать — по сравнению с их собственным сельским домом в Дербишире — в огромном поместье, купленном лордом Рокампстедом вскоре после того, как его отец получил титул. Величественный дом да и все поместье содержались с таким грандиозным великолепием, с которым могло сравниться (но не превзойти его) разве что состояние дома и окрестностей во времена его первого владельца, для которого он и был построен знаменитым Робертом Адамом.
И все же Джейн полюбила Квинз-Хоу и не уставала вновь и вновь напоминать об этом Рэндалу.
«Это, в некотором роде, настоящая драгоценность», — говорила она, но, хотя Рэндалу очень хотелось чувствовать себя польщенным ее комплиментами, он почему-то чувствовал обиду на это «в некотором роде». Он понимал, что Джейн сравнивает Квинз-Хоу с Блетчингли-Касл, с домами своих друзей, многие из которых унаследовали поместья, исторически принадлежавшие их семьям и часто являвшиеся к тому же национальными памятниками.
Уникальность Квинз-Хоу для Рэндала была именно в том, что дом принадлежал только ему. Он был его куда в большей степени, чем все, что было куплено Рэндалом и принадлежало ему когда-либо в этой жизни. Когда Рэндалу передали купчую и был подписан и скреплен печатями окончательный договор, он испытал какой-то детский восторг. Ничего подобного он не испытывал даже в день премьеры своей первой пьесы.
И так было не только потому, что он заработал своим талантом и трудом деньги на покупку Квинз-Хоу. И не только потому, что сам отделал и обставил дом. Здесь крылось что-то куда более важное. Что-то, что подсказывало ему: они с Квинз-Хоу принадлежат друг другу.
И теперь, бродя по дому с Сореллой, Рэндал чувствовал, что никогда не перестанет получать удовольствие от того, что этот дом — его пристанище. Ему нравилось касаться рукой старой мебели, расправлять ковры на полу, переставлять безделушки на каминных полках, двигать кресла ближе к огню, отдергивать гардины на окнах, прислушиваться к шорохам и скрипу половиц.
Ему хотелось трогать эти вещи, любоваться ими, чувствовать себя единым целым с домом, знать, что все эти вещи принадлежат ему, как и он принадлежит дому.
И теперь, когда экскурсия по дому была закончена, они с Сореллой медленно спустились по лестнице в гостиную. Только сейчас Рэндал понял, что за все это время девочка не произнесла ни слова. Все время говорил он один. И все же Рэндал понимал, что она чувствует, и был так же уверен в ее восторге, как когда-то в своем. Сорелла села на табуретку перед очагом и протянула руки к огню. В этом движении рук и в грации ее склоненной головки снова было что-то такое, что заставляло Рэндала снова и снова вспомнить о море и о новом сюжете, постепенно просыпавшемся в нем.
Собаки. Сообразив, что за хозяином больше не надо никуда идти, они разлеглись на ковре, и Мосс положил голову на ноги Сорелле. Девочка нагнулась, чтобы погладить его, а потом обняла обеими руками, и пес, будучи сентиментальным, как большинство спаниелей, закрыл глаза от восторга и прижался к Сорелле еще крепче.
— Не балуй его, — предупредил Рэндал. — Он все время требует внимания и любви.
