Элоиза Джеймс - Покоренный ее красотой
После ужина мать Пирса встала и, лукаво улыбнувшись, окинула взглядом собравшихся за столом, включая ее бывшего мужа.
– Почему бы нам не пройти в гостиную? Прафрок был так любезен, что организовал нам небольшое развлечение.
Пирсу хватило одного взгляда на ее лицо, чтобы понять, что у его матери созрел в голове какой-то дьявольский план.
– Танцы! – произнес он спустя несколько мгновений при виде расчищенной площадки посередине комнаты и Прафрока за фортепьяно в компании худосочного лакея со скрипкой. – Как это мило с твоей стороны, maman. Как раз то, о чем я мечтал.
Леди Бернис подалась к нему, обдав его ароматом жасмина.
– Дорогой, мир не вращается вокруг тебя, и мне очень жаль, если я внушила тебе мысль, что это так. А теперь сядь и дай отдых своей ноге. А Себастьян потанцует со мной.
– Конечно, – повторил Пирс, усевшись на диван. Если его мать решила устроить комедию, то почему бы не получить от нее удовольствие?
Его отец тоже сел, расположившись на стуле с прямой спинкой, по другую сторону дивана. Он даже не пытался скрыть своего пристального внимания, просто сидел, не сводя глаз с бывшей жены, которая кружилась в вальсе, весело болтая с племянником.
– Она так же легка на ногу, как и раньше, – заметил Пирс спустя некоторое время. Уж лучше разговаривать, чем наблюдать за танцами. К тому же ему действовала на нервы ухмылка, с которой Биттс смотрел на Линнет. Он предпочел бы видеть в нем врача, пусть даже неопытного, а не юного ловеласа.
– Твоя мать? – Герцог кивнул. – Жаль, что ты не видел ее, когда ей было семнадцать. Стройная, как ива, с искорками в глазах, которые заставляли всех мужчин в зале влюбляться в нее.
– Вы не собираетесь пригласить ее на танец?
Губы отца изогнулись в полуулыбке, которая, как потрясенно осознал Пирс, часто играла на его собственных губах.
– О, я приглашу. Она устроила это развлечение, и с моей стороны было бы негалантно лишить ее удовольствия отказать мне. Хотя в прошлый раз нам не удалось станцевать вальс.
– В прошлый раз? – переспросил Пирс.
– Я нарушил все светские правила, – отозвался его отец. – Я не стал дожидаться, пока нас представят, чтобы пригласить ее на танец, как полагается. Я просто втащил ее на танцевальную площадку.
– Ну, так давайте, – сказал Пирс. – Тащите ее на танцевальную площадку.
– Она не хочет, чтобы ее тащили. Она хочет иметь возможность отказать мне.
Да, Пирс определенно узнал эту сардоническую улыбку. Это была его собственная улыбка.
– А мои проступки таковы, что она заслужила это удовольствие, – добавил герцог.
Его мать могла отказаться танцевать с его отцом, но Себастьян явно не собирался упускать шанса потанцевать с Линнет, и будь он проклят, если останется сидеть и смотреть, как его кузен нашептывает любезности на ухо его невесте.
Пирс встал, собираясь уйти, но помедлил.
– Желаю удачи, – сказал он отцу.
– Слишком поздно, – отозвался тот. – Спокойной ночи.
Глава 16
– Вы свинья, – сообщила Линнет Пирсу. Он разбудил ее, покачивая лентой над ее лицом, так что та щекотала ее нос.
– Я принес вам горячий шоколад.
– Что ж, это несколько искупает ваше свинство, – заявила она, сев на постели и взяв у него чашку.
Прислонившись к спинке кровати, Линнет пила шоколад, украдкой наблюдая за Пирсом, хотя и не понимала, почему она так снисходительна к этому невоспитанному типу.
Впрочем, женщина, которая всю ночь грезила, что ее целует вполне конкретный доктор – не останавливаясь на поцелуях, – едва ли может притворяться, что он ей безразличен.
– Не расставляйте смертельную ловушку для Себастьяна, – сказал Пирс. Он все еще не смотрел на нее, играя с лентой, как маленький ребенок, завязывая узлы и испытывая их на прочность.
– Вы испортите ленту, а это одна из моих любимых.
– Шелковая? – Он завязал очередной узел.
– Конечно. А в чем дело?
– Нам требуется что-нибудь прочное, чтобы привязывать пациентов к столу во время хирургических операций. Обычно мы используем веревки, но потом больные жалуются на натертые места на коже. Возможно, шелк сработает. – Он снова проверил прочность ленты, перекинув ее через спинку кровати. Она лопнула посередине.
– О, ради Бога, – сказала Линнет. – Неужели надо было ее рвать? Оберните веревки шелком.
– Отличная идея. Вы слышали, что я сказал о Себастьяне?
– Да. Боитесь потерять своего товарища по играм?
Пирс фыркнул.
– Хотел бы я быть подростком, которым вы меня упорно называете.
– Почему?
– Через тридцать, максимум через сорок лет мы будем иметь средства, предотвращающие заражение. Хирургия кардинально изменится.
– Вам, кажется, тридцать лет? Вы сможете оперировать и в семьдесят пять, прислонившись к столу.
– И отрезая носы пациентам трясущимися руками, – вставил он.
– Я называю вас мальчишкой, потому что вы ведете себя как ребенок, обидевшийся на родителей и решивший отплатить им той же монетой.
– Я люблю свою мать. – Кажется, он действительно слушает ее. Впрочем, вдруг поняла Линнет, не слушать не в характере Пирса.
– Конечно, вы любите свою мать. Но вы любите и своего отца. А он любит вас.
– Как бы меня не стошнило от такого количества нежных эмоций натощак.
– Похоже, у вас проблемы с желудком, возможно, лет через тридцать Себастьян сделает вам операцию.
– Проклятие, надеюсь, что нет. Он хороший хирург, но операция не слишком приятное дело. Ладно, нам пора идти. Меня смущает столь интимная обстановка, особенно с женщиной, с которой я не спал.
Линнет допила свой шоколад и вскочила с постели. При мысли, что Пирс никогда не сможет заниматься любовью, она искренне опечалилась.
– Как вы повредили ногу… и остальное? – спросила она, направившись к ширме, где оставила одежду накануне вечером.
Не дождавшись ответа, она обернулась и обнаружила, что он созерцает ее спину.
– В чем дело? Я запачкалась в шоколаде?
– Эта ночная рубашка практически прозрачная, – ворчливо отозвался он. – Я могу видеть ваши ягодицы.
Линнет поспешно скрылась за ширмой, ощутив вспышку жара в крови… и приступ печали. Она, никогда по настоящему не стремившаяся спать с мужчиной (если быть честной с самой собой), наконец-то смогла представить себя в постели с одним из них.
С Пирсом.
С Пирсом, который не способен к интимной близости. В этом была самая жестокая ирония из всех возможных.
– Мне не нравится слово «ягодицы», – сказала она, следя за тем, чтобы ее голос не выдал даже намека на желание. – Оно из лексикона врачей.
