Шэна Эйби - Столетнее проклятие
— Как же это могло случиться? — прошептала Авалон.
— Душе его была нанесена мучительная рана. Таково мое предположение.
— Так ты не знаешь наверняка?
— Не мне пристало рассказывать об этом, леди.
Маг поклонился ей и открыл дверь.
— Скажи своему господину, что я хочу поговорить с ним, — бросила вслед ему Авалон.
— Непременно скажу, миледи.
И снова Авалон осталась одна. Похлебка совсем остыла и покрылась слоем жира, но Авалон все же съела ее, ложку за ложкой, отрешенно глядя на то, как за окном все сгущаются тучи. Прогремел отдаленный гром.
Она почувствовала присутствие Маркуса Кинкардина, едва он вошел в комнату, хотя дверь на смазанных петлях даже не скрипнула и сам он не произнес ни слова.
Неужели так и будет всегда? Неужели она всегда будет думать только о нем, чувствовать только его, а затем уже весь остальной мир? Авалон покачала головой, отгоняя неуместные мысли.
— Милорд, — сказала она, не оборачиваясь, — я больше не хочу сидеть, как пленница, взаперти.
Маркус ничего не ответил. Авалон мысленно сосчитала до двадцати и обернулась.
Он стоял, прислонившись к столику, как в прошлый раз, когда говорил о ее упрямстве, и держал руки за спиной. Теперь его волосы не были стянуты на затылке. Они рассыпались по плечам иссиня-черными волнами, чернее, чем полосы на тартане. Едва заметно склонив голову к плечу, Маркус разглядывал ее блестящими голубыми глазами. В его взгляде не было и тени змеи. Змея исчезла.
— Нельзя держать меня под замком, — сказала Авалон. — Я этого не переношу.
Она говорила и не верила собственным ушам. Неужели это она, сама, дает в руки Маркусу такое грозное оружие?
— Понимаю. — Маркус не шелохнулся. В грозовом полумраке казалось, что он соткан из теней и слепящего блеска молний.
Авалон приложила все силы, чтобы в голосе ее не прозвучала мольба.
— Я сказала посланникам, что на некоторое время останусь здесь, в Савере.
В ответ Маркус лишь скривил губы. Авалон продолжала говорить, старательно отгоняя ощущение, что он втайне издевается над ней.
— И поскольку это так, я не вижу больше смысла держать меня взаперти. Я сама, добровольно соглашаюсь остаться здесь — по крайней мере, на время.
Порыв ветра из окна толкнул ее в спину, разметал длинные пряди серебристых волос, бросил их на лицо. Авалон тряхнула головой, придержала здоровой рукой непокорные локоны.
— Кажется, я должен поблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь, — произнес Маркус, наблюдая за проделками ветра.
— А! — пробормотала Авалон. — Да ладно… — Отчего-то эти слова взволновали ее, и она, чтобы успокоиться, стала с нарочитым вниманием разглядывать шероховатую каменную кладку стены.
— Уже во второй раз, — прибавил Маркус. Теперь он смотрел прямо на нее.
— Дважды? — смятенно отозвалась Авалон. — Не думаю.
— Именно так. — Маркус шагнул вперед — и снова Авалон ощутила на себе леденящий взор бесплотной змеи. Как это она до сих пор не разглядела? Демон, овладевший Маркусом, живехонек, просто сейчас его сдерживает стальная воля человека. «Должно быть, виной всему буря», — подумала Авалон. Как ни странно, она не испугалась, а развеселилась. Она отвлеклась, невольно прислушиваясь к раскатам грома.
Маркус остановился шагах в двух от нее и смотрел в упор, все так же саркастически усмехаясь.
— Сначала ты спасла меня от гибели под копытами жеребца, — еле слышно проговорил он. — Потом — от людей, которые, сидя под моим кровом, за моим столом, объявили, что хотят отнять у меня жену.
— Но я не…
— Будь уверена, Авалон, я бы никогда этого не допустил. Пусть себе настрочат хоть сотню эдиктов, но ты принадлежишь мне и останешься со мной и моим кланом. Чтобы отнять тебя, им придется вначале убить меня.
Буря все бесновалась за окном, и потоки дождя хлестали по стене замка.
— Но ведь я осталась, — бросила Авалон, повысив голос, чтобы перекричать рев бури.
— Да, — кивнул Маркус. — Осталась.
И вдруг бережно и властно взял ее ладонь в свои. В его смуглых, жестких, натруженных руках пальцы Авалон казались совсем хрупкими, почти прозрачными. Маркус держал ее руку легко, нисколько не применяя силы, но от этого прикосновения Авалон бросило в жар, словно она вдруг оказалась в его объятьях. Она попыталась скрыть свое смятение, но безуспешно. Маркус видел ее насквозь.
По губам его скользнула медленная, чувственная улыбка.
— Я рад, Авалон, что ты решила остаться. Это многое упрощает.
Она и глазом моргнуть не успела, а он уже шагнул к двери, чтобы уйти неведомо куда и неведомо когда появиться снова. Ужаснувшись этой мысли, Авалон бросилась вдогонку и настигла Маркуса уже на пороге, когда он собирался захлопнуть дверь.
— Милорд! — воскликнула она, хватаясь за засов.
Маркус обернулся, окинул ее испытующим взглядом.
— Я больше не хочу сидеть взаперти, — повторила Авалон, кусая губы.
— Когда наши знатные гости уедут, ты вольна будешь свободно бродить по замку. До тех пор, миледи, окажи мне честь и побудь еще немного в этой комнате. Понимаешь ли, мне так спокойней.
Авалон молча выпустила засов.
— И кстати, леди Авалон, еще одна безделица. Ты сказала, что останешься в замке «на некоторое время». Надеюсь, когда ты передумаешь и решишь уехать, то соблаговолишь вначале известить об этом меня. Очень уж накладно будет посылать на поиски целое войско.
Часовой толкнул дверь, и, покуда она медленно закрывалась, Авалон видела в щели непроницаемое смуглое лицо Маркуса. Да, змея в нем жива. И именно она сейчас, усмехаясь, глядела на Авалон.
Не прошло и часа, как девушка увидела из окна всадников, исчезающих за поворотом дороги. Их штандарты промокли насквозь, но реяли все так же высоко и гордо.
Отойдя от окна, Авалон толкнула дверь комнаты — и та лениво распахнулась, открывая ей путь на свободу.
8.
Буря превратила круглую башню в таинственное обиталище сумрака — холодок, сумятица теней, свежесть дождя.
Маркус не стал зажигать ни ламп, ни факелов. Ему нравилось, когда башню озаряли только вспышки молний и серебряные струи дождя. Этот призрачный свет говорил ему, что в мире есть не только пустыни с их песком, солнцем и иссушающей жаждой. Залитая дождем круглая башня была полной противоположностью Святой Земле. Все равно что рай по сравнению с адом. Если бы проливной дождь шел над башней целую вечность, Маркус посчитал бы это небесным благословением.
Этим преклонением перед даром небес — обыкновенным дождем — Маркус был обязан своему рыцарю, сэру Трюгве.
Сэр Трюгве обучался поочередно в нескольких монастырях и с возрастом стал ревностным поборником дела Христова. К тому времени, когда Маркус поступил к нему в оруженосцы, этот достойный рыцарь требовал, дабы вся его свита и челядь молилась по меньшей мере четырежды в день. Немало часов отстоял Маркус на коленях перед каменным алтарем родовой часовни в крохотном английском поместье, которое служило обиталищем Трюгве.
