Джин Фелден - Безграничная любовь
— Элисон не будет беспокоить тебя, — сказала она. — Она спокойный ребенок. — Голос ее прервался.
— Что с ней не в порядке? Джинкс взглянула на него, удивленная его чуткостью, плечи ее опустились.
Глаза Карра были как две желтые щели.
— Ведь с твоим щенком что-то не так, правда? Ведь поэтому Магилликутти выкинул тебя вон.
Она не ответила, и он подошел к камину и позвонил в колокольчик.
— Карр, прошу тебя.
Новый дворецкий, встретивший Джинкс два часа назад, уже стоял в дверях.
— Да, сэр?
— Приведи ребенка.
— Слушаюсь, сэр. — Он вышел. Джинкс вскочила.
— Не надо, Карр. Не впутывай Эли в это, она всего лишь ребенок.
В дверях снова появился дворецкий, за ним следовала молодая горничная, державшая Эли на руках. «Карр, очевидно, уволил всех старых слуг», — с горечью подумала Джинкс.
Он дернул выключатель в стене. Она зажмурилась, потому что яркий свет залил комнату. Свечи в огромном канделябре заменили на сотню лампочек. Их голый и грубый свет был как бы знамением судьбы.
— Отпусти ее, — приказал Карр. Горничная не замедлила повиноваться ему.
— Мама! — Элисон побрела к матери, и Джинкс подбежала, чтоб взять ее на руки, но опоздала. Малышка подвернула ножку, спрятанную за длинными юбками, и растянулась на каменном полу. Джинкс подняла Элисон и нежно прижала к себе, целуя ее глазки, из которых вот-вот грозили вылиться слезы.
— Мама поцелует бо-бо, и все пройдет, — прошептала она. — А сейчас ты пойдешь с красивой тетей и съешь пирожное, а мама через минутку придет.
Она протянула ребенка горничной, но девушка вопросительно взглянула на босса.
— Ради Бога, Карр! — взорвалась Джинкс, — можем мы поговорить наедине?
Он кивнул, и горничная с Элисон выскользнула из комнаты.
— Спасибо, Уилкокс, — сказал Карр дворецкому.
— Да, сэр.
Они снова остались одни. Теперь Джинкс стояла, глядя на него с вызовом, обрадованная тем, что длинные юбки Элис скрывали ее уродливый ботиночек. Джинкс намеревалась еще раз побороться с этим тираном, но на этот раз не с помощью кулаков, как в детстве, а с помощью разума.
Он двинулся к камину, глаза его недоброжелательно сверкали.
— Этот ребенок не от Магилликутти, — сказал он, — это толмэновское отродье. — Он засмеялся отвратительным смехом. — Так он все-таки добрался до твоего цветника.
Джинкс окаменела.
— Ты ведь была уже беременной, когда мама увезла тебя отсюда посреди ночи, не так ли, Джинкс? Ты таскалась с Толмэном и точно так же с Магилликутти.
— Что бы ты ни сказал, Карр, тебе не удастся выгнать меня отсюда, так что можешь и не пытаться. Хэрроугейт — мой дом, и я никогда снова его не оставлю.
«Ну убирайся же отсюда, — думала она устало, — дай мне передохнуть».
— Вместо того, чтоб на виду у слуг оскорблять меня, лучше подумай, как нам устроиться. Дом достаточно большой для нас обоих. Нам не придется даже видеть друг друга.
— И как же ты это себе представляешь?
— Апартаменты в башне не заняты. Я знаю это потому, что осмотрела дом до твоего приезда. Если мы с Эли поселимся в башнях, нам с тобой никогда не придется видеть друг друга. Я сделаю себе кухню в мамином врачебном кабинете. В других ее помещениях будет гостиная и все необходимое. Второй этаж будет моим, а на третьем Эли поселится в нашей старой детской.
Он скривился.
— Так ты уже все придумала.
— Я никогда не буду приходить в главное здание дома. Моим будет только башенное крыло, а весь остальной Хэрроугейт — твой.
— Что ты скрываешь, Джинкс? Что не в порядке с отродьем Толмэна?
— Что дает тебе основания думать, что она — его? — ушла Джинкс от ответа.
— Это же очевидно! — закричал он. — Ты думаешь, что можешь спрятать эти волосы и этот подбородок? Ты думаешь, что никто не заметит их?
— Так ты разрешаешь нам въехать в башенное крыло?
— Хорошо! Возьми себе башни! — Изо рта его вытекла слюна. — Но держи своего выродка подальше от моих глаз! Я не хочу видеть ни тебя, ни толмэновского выродка. Так что держитесь подальше от меня, слышишь?
Поначалу Джинкс думала, что не справится с воспоминаниями, охватившими ее в башнях Хэрроугейта. Она никогда не проводила особенно много времени в маминых кабинетах, поэтому эта часть дома не должна была бы возвращать ее к прошлому, но это оказалось не так. Каждый раз, когда она проходила через комнату, где когда-то больные ожидали приема у матери, в ушах ее звучал мамин голос: «Это называется инцест, Джинкс. От инцеста случаются ужасные вещи».
«Наверное, мне будет легче, если переделать комнаты, — думала Джинкс. — Но как справиться с этим?»
Позже, оглядываясь назад, она поняла, что не смогла бы остаться в Хэрроугейте без помощи Уилкокса, дворецкого Карра. Он был полным пожилым мужчиной, говорившим так, как будто рот у него был набит камешками, и ходившим так тихо, как ложится на землю осенний лист. Он появился в дверях в тот первый вечер с охапкой чистых простынь и одеял, пахнущих свежестью и солнечным светом.
— Послать кого-нибудь, чтоб застелили ваши постели, мадам?
— Нет, благодарю вас, Уилкокс, я сама управлюсь.
На следующее утро, после отъезда Карра, дворецкий пришел в сопровождении горничной, несущей поднос с едой — овсяной кашей и молоком для Элисон и беконом, яйцами и кофейником для Джинкс.
— Мадам будет есть в главной столовой? — вежливо поинтересовался он, как будто бы все слуги не слышали, как Карр накануне вечером орал на нее.
— Нет, Уилкокс. Я буду готовить здесь, как только… — Она поколебалась. — Надо будет внести некоторые изменения в комнаты.
— Не будет ли мадам возражать, если я приглашу необходимых рабочих?
Она взглянула на этого человека, который уставился в какую-то точку над ее головой с ничего не выражающим лицом. Джинкс попыталась было поблагодарить его, но слова застряли у нее в горле.
— Надо ли послать кое-кого из местных продавцов, чтобы мадам смогла выбрать обстановку?
— О нет, — пробормотала она, уставясь в пол. — То есть… Я не хочу никого видеть, не хочу, чтоб кто-нибудь знал, что я здесь.
— Так мадам предпочитает, чтоб я сам все устроил?
Она так и не поняла, кивнула ли она в ответ на это предложение, но вскоре появились рабочие, и Джинкс засела в детской, так как звук работающих пил и молотков загнал ее туда.
Хэрроугейт находился между озером Глэд Хэнд и озером Род. Башня со стороны дороги скоро превратилась в яркую кухню с черной четырехконфорочной плитой, ледником и шкафами из елового дерева. Пол покрыли ярким линолеумом.
Башня со стороны озера превратилась в нечто среднее между кабинетом и библиотекой. Комната, которая служила залом ожидания, стала удобной гостиной. Джинкс скоро привыкла к новой обстановке, но никогда по-настоящему не рассматривала ее. Она тосковала по Райлю, но когда бы ни взглянула на Элисон, в ней всплывало чувство вины и непрекращающийся ужас перед тем, что сделала она своей дочери и Эрику.
