Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
Сидя в карете, которая, как мне казалось, слишком быстро катила к дворцу Монтойя, я вспоминала.
Сьюзен была моим вторым ребенком. Пожалуй, именно с ней я по-настоящему почувствовала себя матерью. Я помнила, что сама купала ее, любила играть с малышкой. Сьюзен была прелестным ребенком. Кажется, она по-своему была привязана к братьям, особенно к старшему, Брюсу.
Я мучительно напрягала память, но никак не могла себе составить представление о ее тогдашнем детском характере. Мне виделось что-то веселое, прелестное, детски своевольное, шаловливое…
Такой была маленькая Сьюзен. Но какова теперь взрослая юная Селия? Ведь ей минуло уже шестнадцать…
Меня уже ждали во дворце. Камеристка тотчас проводила меня в комнату Анхелиты. Та встретила меня приветливо и сказала, что Селия уже подготовлена к беседе со мной. Сейчас она придет.
Я почувствовала, что готова вот-вот воскликнуть: «Нет-нет, погодите!» Я с трудом удержалась от этого отчаянного возгласа. Я только спросила, что именно Селия знает обо мне.
– Она знает, что вы – ее мать, о ее отце я и сама ничего не знаю. Я предположила, что вы скажете ей все, что найдете нужным.
– Благодарю вас! Но как будет лучше, чтобы она говорила со мной в вашем присутствии, или вы оставите нас вдвоем?
– Вам хотелось бы побеседовать с ней наедине?
– Да. Если у вас нет возражений. Анхелита кивнула в знак согласия. Мы сидели в креслах и молча ждали.
Наконец раздался легкий стук в дверь. Я распрямилась в своем кресле. Анхелита поднялась.
– Входи, – сказала она, подойдя к двери. Я чувствовала, что не могу подняться.
Дверь распахнулась и в комнату легко вошла девушка. Это ее я видела тогда у ворот вместе с Аной и дуэньей. Одета она была, как большинство знатных испанских девиц, по французской моде. Пышная юбка голубого атласного платья усеяна была россыпью светло-алых шелковых цветков. Тонкий стан чуть колебался, словно стебель кувшинки. Светло-коричневая бархотка с золотой пуговкой подчеркивала нежность девичьей шеи. Широкое декольте открывало чуть приподнятые маленькие груди. Золотистые волосы, убранные в очень высокую прическу, украшены были страусовым пером. У пояса приколота была большая душистая роза. Девушка и сама казалась такой светлой, розовой, душистой. Глаза у нее были янтарные. Но то, как она сжала нежные розовые губы, указывало на сильную волю.
Уже держась за ручку двери, Анхелита кивком указала мне на девушку. Но та задержала ее:
– Ты уходишь, мама?
Это было сказано нарочно, это «мама»? А как иначе? Но почему? Нет, Анхелита не могла настроить девушку против меня. Анхелита была безусловно порядочным человеком. Значит, у Селии действительно был своевольный резкий характер. И вероятно Анхелите она доставляла немало огорчений.
Ничего не ответив девушке, Анхелита вышла и прикрыла за собой дверь.
Мы остались одни.
Девушка легкой походкой приблизилась к креслу, на котором недавно сидела Анхелита, грациозно опустилась на подушку, взяла со столика черный кружевной веер в оправе из слоновой кости и принялась небрежно играть им. Она снова сжала губы упрямо и своевольно.
Мы обе молчали.
Мне было странно видеть ее. Я сразу поняла, что она очень похожа на меня. Эти янтарные глаза, золотистые волосы, это весеннее цветение. В сущности, ее упрямство и своеволие – это были упрямство и своеволие моей юности.
Она не смотрела на меня, не бросила ни одного взгляда, даже мельком, даже украдкой. Но я не могла поверить, что ей не хочется взглянуть на меня. Какая же у нее должна быть сильная воля! Я испытала что-то вроде гордости.
Селия, откинувшись в кресле, равнодушно обмахивалась веером. Она вела себя так, словно находилась в этой комнате одна. Только чуть постукивала каблучком изящной туфельки об пол. Это выдавало ее нетерпение. Она хочет скорее уйти. Она не хочет говорить со мной.
Наверное, то, в чем я сейчас признаюсь, докажет, какая я плохая мать. Но глядя на эту равнодушную ко мне девушку, я не испытывала ни обиды, ни досады, ни горечи, даже не чувствовала себя оскорбленной. Мне было даже приятно видеть ее такой здоровой, красивой и, вероятно, счастливой. И тут я вдруг осознала, что мое присутствие вносит в ее жизнь какую-то смуту, делает ее встревоженной и… возможно, и несчастной…
Как только до меня все это дошло с беспощадной ясностью, я осознала в полной мере свой эгоизм. Зачем я буду мучить ее, навязывая ей себя в роли матери? Зачем это упрямство с моей стороны?.. Я смутно подумала о сыне. Вдруг самым близким из трех моих детей мне показался мой старший сын Брюс. Наверное, он, как я, живет трудной жизнью, он поймет меня…
Не тратя больше времени на раздумья, а повинуясь лишь внезапному импульсу, я быстро поднялась, бегом кинулась к двери и выбежала из комнаты. Последнее, что я все же успела уловить, был взгляд янтарных глаз моей дочери, вскинутых на меня с изумлением и даже с некоторым интересом. Но я уже ни о чем не могла задумываться. Поплутав по коридорам дворца, я свернула в какой-то узкий коридор, пробежала по нему, не оглядываясь… Я искала выход.
Вдруг я подумала, что когда Анхелита узнает, что произошло, Селии должно быть попадет от нее. Да, своим внезапным появлением я нарушила счастливую жизнь этой девочки. Но больше она не увидит меня. Никогда!
Глава сто тридцать третья
Я бежала все вперед и вперед. По каким-то безмолвным галереям. Боже, каким обширным оказался этот дворец Монтойя!
Наконец я поняла, что сама не отыщу дорогу к выходу. Надо у кого-то спросить. У кого-нибудь из слуг. Только бы мне не попалась Анхелита!..
Я увидела приоткрытую дверь, ведшую в чьи-то покои. Из-за двери доносились тихие голоса. Я встала за выступом стены.
– Почему вы прячетесь, донья Эльвира? – раздался милый, почти детский голос.
Выглянув из двери напротив, которую я не заметила, на меня смотрела Ана.
На ней было кремовое шелковое платье, каштановые светлые волосы распущены по плечам. Она выглядела такой по-домашнему очаровательной.
Девушка улыбнулась и подошла ко мне. И снова мне показалось, что я ее видела прежде.
– Что случилось, донья Эльвира? – участливо спросила она. – Вы такая встревоженная.
Она взяла меня за руку и вывела к приоткрытой двери, я не противилась.
– Ах, я знаю, – мягко щебетала Анита. – Во всем, конечно, Селия виновата. Я ведь уже знаю, вы – ее мать. А она мне сказала, что не хочет видеть вас. Но это у нее пройдет.
– А почему она не хочет видеть меня, она не сказала? – осторожно полюбопытствовала я.
– Она плохо думает о вас, – просто ответила девушка.
– Но почему? – я спрашивала спокойно. – Ей кто-то говорил плохое обо мне?
