Александр Дюма - Парижские могикане
Одним словом, перед нами тот, кого мы еще в предпоследней главе называли «несчастным Жюстеном».
Поздравьте его, дорогие читатели и возлюбленные читательницы: он делает стремительные успехи на пути к счастью.
Как запоздавший было путник, он скоро наверстал упущенное время и нашел потерянную дорогу, он мчался вперед, оставляя позади нескончаемые годы одиночества. Дорога, отделяющая несчастье от удачи, очень коротка: наш герой за какие-нибудь полгода смог забыть о невзгодах всей своей жизни!
Может быть, он неожиданно разбогател? Или неизвестный родственник приехал к нему с далеких островов нарочно для того, чтобы назвать его своим племянником и объявить будущим наследником? Нет, наверное, труд — настоящий американский дядюшка, дающий всегда больше, чем от него ждешь, — вознаградил его этим приятным бездельем.
Разве он не должен был в этот день и час — то был четверг, бальный день — сидеть в оркестре кабаре, зажав в коленях поющий инструмент и опустив голову так, что волосы свисали, как ветви ивы, ведь мы видели его там в тот день, когда он ходил туда смиренно просить место контрабасиста?
Что же он делал здесь, в траве, когда лежал подобно пастуху Вергилия, Титиру или Дамету, а долг призывал его в другое место?
Нет, долг не призывал его больше в оркестр: два его ученика с триумфом перешагнули зиявшую бездну — третий класс, уроков у него было хоть отбавляй, сбережений хватило бы на то, чтобы купить целый дом, и вот уже месяца три-четыре назад он отказался участвовать в этом нестройном оркестре, куда прежде толкнула его нужда.
Он находился там, где ему и надлежало быть: нигде ему не было бы так хорошо; уронив голову в колосья и свесив ноги над придорожной канавой, он лежал на краю поля, ночью, при свете луны, на том самом месте, где пять лет назад он нашел девочку, которая будто по волшебству изменила жалкую лачугу в предместье Сен-Жак и, невинная Медея, заставила нашего героя помолодеть. В эту ночь исполнилось ровно пять лет со дня ее встречи с Жюстеном, и сейчас он благодарил Всевышнего за бесценное сокровище, посланное ему Небом.
Стоял июнь 1826 года; девочка превратилась в высокую стройную девушку.
Ей только что исполнилось пятнадцать лет.
Это была прекрасная русалка, похожая на тех, что любуются своим отражением в ручейках, каскадами срывающихся с Таунуса и впадающих в Рейн. У нее были длинные белокурые волосы золотистого оттенка спелых колосьев; васильковые глаза, подобные цветам, среди которых нашли ее спящей; красные как маки щеки, трепещущие, когда из ее ротика вырывалось девственное дыхание.
Она словно была соткана из всех полевых цветов, среди которых она провела ночь пять лет назад; она была похожа на живой букет, розовый и свежий.
Жюстен тоже очень похорошел; мы уже говорили, что для этого больших усилий и не требовалось: довольно было, например, пройтись по дороге счастья.
Ощущение довольства заставляло его перестать хмуриться, а со времени пережитых ненастных дней в его лице остались только мягкость и благородство.
Однажды он взглянул на свое отражение в зеркале и не узнал себя; он покраснел от удовольствия, увидев, каким он стал. С той поры, сознавая, как он похорошел благодаря красоте Мины, он стал тщательно заботиться о своей внешности, что раньше ему не было свойственно.
Да и было от чего похорошеть, живя рядом с этим восхитительным созданием.
Когда они по воскресеньям выходили вдвоем прогуляться на равнинах Монружа, на них было приятно смотреть: оба белокурые, она — в розовом, он — в белом; рука девушки, словно лиана, обвивает руку молодого человека, ее головка почти касается его плеча, будто она хочет найти опору. Ах, какая это была восхитительная гармония, какая очаровательная пара!
На них оглядывались — добросердечные горожане, разумеется, — с тем бесхитростным удовольствием, какое испытываешь, провожая взглядом людей прославленных или счастливых; те, кто принимал их за брата и сестру, восхищались ими; те, кто принимал их за жениха и невесту, им завидовали.
Они оба были так добры, так радостны, так молоды! Теперь, когда он был счастлив, Жюстену едва можно было дать двадцать пять лет.
К нему возвращалась его молодость, которой он так пренебрег, которой не успел насладиться; к нему возвращалась его прежняя беззаботная юность. Все маленькие мальчики были влюблены в Мину, а девочки — в Жюстена, все бедняки тянули руки к ним обоим.
Мы в подробностях поведали о том, как Мина из ребенка стала девушкой, как Жюстен снова обрел счастье; последуем же за ними обоими в их новую жизнь.
Девушка образованна: музыка, рисунок, история, древняя литература, современная литература — всему ее выучили, все она прекрасно усвоила. Ее возвышенный духовный мир развивался на благодатной почве, называемой семьей; ее вкусы столь же просты, как и туалеты, а выходное платье — воплощение ее души: оно безупречно белое и закрытое, как душа Мины, до сих пор закрытая для чувственных удовольствий, но, подобно чашечке цветка, готовая приоткрыться под солнечными лучами, ведь у юных девиц одно светило — любовь.
Итак, ее целомудренная душа заключена в девственно-чистое тело.
В сердце Жюстена, как на доброй почве, которую никогда не засевали, только что расцвела юная сильная любовь, уже тянущая к солнцу ветви.
Как же Жюстен догадался, что он влюблен?
Благодаря страданию — тем более невыносимому, что он отвык страдать.
Только что миновал праздник Тела Господня. В то время, когда люди еще позволяли Господу иметь собственный праздник, многие парижские улицы, в особенности улицы крупных предместий, были усеяны цветами, походили на ковер под ногами священника, что нес святые дары; стены были обтянуты сукнами или гобеленами; все было пропитано ароматом ладана; в воздухе кружились лепестки роз, разбрасываемые целыми пригоршнями; приходские церкви звонили во все колокола.
Восхитительное зрелище представляли собой под лучезарным небом вереницы девушек в белых покрывалах, двигавшиеся за клиром подобно древнегреческой феории. В те времена правительство еще не распределяло учащихся по провинциальным школам, вот почему к крышам домов в предместьях лепились, как гнезда ласточек, любопытные молодые люди, а некоторые свешивались из окон своих мансард, чтобы полюбоваться процессией невинных девиц в белых одеждах.
Мина шла вместе с другими девушками; Жюстен, прислонившись плечом к решеткам Валь-де-Грас, ждал, когда она пройдет мимо.
Процессия подошла ближе.
Жюстен скоро отыскал глазами девушку, которая, словно самый высокий и красивый цветок в букете, была на голову выше подруг.
