Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи
— Можешь пытать меня хоть сотней стихий, — сказал Пуччи, смертельно бледный при свете факелов. — Я ничего не скажу.
— Дальше будет огонь, — невозмутимо продолжал великий герцог, словно не слышал слов заключенного. — Раскаленное добела железо будут прикладывать… — он сделал паузу и улыбнулся, — к тем частям твоего тела, которые тебе дороже всего. И напоследок тебя ждет пытка стихией земли. Тяжелые камни сожмут твои легкие и начнут ломать все твои кости по одной.
— Я ничего не скажу, — повторил Пуччи.
Великий герцог подал знак палачу. Тот грубо подтолкнул заключенного к той части камеры, где с высокого потолка на цепи свешивался крюк, соединенный с целой системой лебедок. Затем палач прикрепил крюк к кандалам, в которые были закованы руки несчастного за его спиной.
— Я даю тебе последнюю возможность сказать мне все как есть, — произнес великий герцог. — Если расскажешь мне, кто состоял с тобой в заговоре, что вы задумывали сделать и как именно, то священник отпустит тебе твои грехи и тебя ждет милостивая смерть. Твое тело вернут родственникам в приличном состоянии, и они смогут устроить тебе достойные похороны.
— Да пошел ты!
Глаза великого герцога сузились. Он махнул палачу, чтобы тот приступал к своей работе.
Заплечных дел мастер начал крутить рычаг, цепь натянулась, и руки заключенного начали медленно подниматься вверх. Пуччи инстинктивно наклонился вперед, но это движение дало лишь временную передышку. Мышцы его рук и плеч напряглись и явственно проступили под лохмотьями рубахи. Через некоторое время он уже висел на вывернутых руках и его ноги болтались в воздухе.
— Выше, — приказал великий герцог. — И не так быстро.
Послышался лязг цепи от поворачиваемой лебедки, и тело Пуччи начало раскачиваться в стороны. Неестественно вывернутые руки напряглись до невозможности, стараясь выдержать вес всего остального тела, а из горла вырвался стон, который был вызван скорее колоссальным усилием, нежели болью. Великий герцог наклонился вперед, словно хотел получше рассмотреть происходящее. Ноги несчастного, мускулистые и крепкие от верховой езды, были теперь на высоте человеческого роста от пола.
— Еще выше. Поднимите его до самого верха.
Лебедка заскрипела. От напряжения в плечах у несчастного сдавило грудь, и он едва мог дышать.
— А теперь у тебя есть выбор, — сказал великий герцог, когда цепь поднялась до самого потолка. — Я могу оставить тебя висеть там до тех пор, пока твои силы не иссякнут и плечевые суставы мало-помалу не вывернутся наружу сами собой. Или же цепь резко отпустят, и ты упадешь на расстояние в метре от пола с моментальным вывихом плеч. Но если ты надумаешь все мне рассказать, я прикажу, чтобы тебя спустили осторожно. Ну? Какой вариант тебе по душе?
Голос великого герцога звучал с ужасающим дружелюбием, словно он предлагал своему старому знакомому отведать вина на выбор. Брунелло? Треббиано? Москато?[51]
— Отпускай резко, выродок, — еле выдавил из себя Пуччи.
Великий герцог слегка задумался, но потом все-таки подал знак палачу.
Послышался лязг цепи, а вслед за этим — хлюпающий звук разорванных мускулов и связок, хруст выломанных суставов, и все это заглушилось душераздирающим воплем Пуччи. Все его тело извивалось от боли, а плечи уже перестали походить на плечи нормального человека.
— Еще раз, — приказал великий герцог. — Вздерните и опустите его пять раз. А потом приступим к стихии воды.
На четвертый раз обезумевший от боли Пуччи начал молить о пощаде, но это не спасло его от последнего пятого раза. Наблюдая за мучениями истязуемого, великий герцог Франческо представил себе Бьянку с заломанными руками и запрокинутой головой. Полностью обнаженная, она изгибается всем телом, а ее полные белые груди раскачиваются из стороны в сторону в такт ее рыданиям и просьбам. Разумеется, он никогда не станет вздергивать ее на настоящей дыбе, а уж тем более резко опускать вниз. Но показать ей легкий вариант этой пытки — о да… Это было бы прекрасно. А в процессе он бы поведал ей все подробности этого истязания, упиваясь ее страхом, который станет чудесной приправой к ее боли. И все вместе это лишь усилит его наслаждение.
Страх, боль и удовольствие — эти три элемента неразделимы. Этому его учили с детства — отец, мать, наставники… Или он уже родился с этим знанием?
— Ваша светлость, он потерял сознание, — сказал палач. — Плечевые суставы полностью вывихнуты. Еще раз — и у него оторвутся руки.
— Опусти его на пол и приведи в чувство. Посмотрим, заговорит ли он сейчас, а если нет, перейдем к воде.
Несчастного опустили на каменный пол и освободили от цепей. Его руки, все в кровоподтеках, безвольно болтались, как колбасы, подвешенные в лавке мясника. Плечи опухли, вдвое превысив свой нормальный размер, и покрылись багровыми синяками. Палач вылил на него ведро воды, и тот жалобно застонал.
— Больше не надо, — захныкал Пуччи, как маленький ребенок. — Пожалуйста, не надо.
Великий герцог подозвал священника, который живо подошел поближе, держа наготове бумагу, перо и чернильницу.
— Имена заговорщиков, — потребовал великий герцог. — Говори все начистоту — кто был с тобой и что вы собирались предпринять.
— Каппони, — едва дыша, проговорил Пуччи. От его смелости, мужественности и бесстрашия не осталось и следа. Слезы безвольно текли по его щекам. — Макиавелли, Ала- манни, Камилло Мартелли, Пьерино Ридольфи.
— И каков был ваш план?
— Убить всех. Великого герцога, кардинала, дона Пьетро и его отродье — мальчишку Козимино. Стереть с лица земли весь мужской род Медичи и снова сделать Флоренцию республикой.
Похоже, у заключенного помутился рассудок, и он уже плохо понимал, перед кем именно он дает показания. Между тем священник старательно записывал каждое его слово.
— Но ведь дону Козимино всего лишь два года.
— Все равно. Главное — он Медичи.
— И его мать, донна Дианора, поддерживала ваш заговор. Можешь мне не говорить, я сам это знаю.
Пуччи открыл глаза. Казалось, он пришел в себя и на какое-то мгновение понял, что натворил.
— Нет, — сказал он. — Дианора здесь ни при чем. Она ничего не знает.
Великому герцогу достаточно было лишь шевельнуть пальцем, и палач подхватил лежащий рядом деревянный молот с длинной ручкой, широко замахнулся и с профессиональной точностью нанес тяжелый удар прямо по искалеченному плечу Пуччи. Тело несчастного забилось в конвульсиях, а из горла вырвался дикий крик боли.
Выждав момент, великий герцог снова сказал:
