Виктория Холт - Путь на эшафот
– Конечно. Я сделал это! Но я очень расстроился.
Настроение короля улучшилось. Теперь он не выглядел беспутным мужем, осуждаемым своей верной женой. Он был королем, для которого его страна – превыше всего. Его личные желания были на втором месте. Он говорил себе, что сперва королевский долг, а потом уж чувства. Он лежал в кровати с женщиной, бесформенное тело которой уже давно перестало его волновать, а, напротив, вызывало отвращение, и уверял себя, что он не должен сохранять этот брак.
Он женился на Катарине, потому что Англии нужно было укрепить дружбу с Испанией, потому что Англия была тогда слабым государством, а через узкий пролив находилась могущественная Франция, злейший враг его страны. В первые годы женитьбы Генрих надеялся, что ему вновь удастся завоевать Францию. Это казалось вполне реальным, поскольку в ту пору Кале еще был у англичан. Он надеялся, что с помощью императора ему удастся это сделать. Но после всех этих недостойных событий, имевших место в Павии, Карл вряд ли захочет пойти на союз с Англией. Итак, необходимость дружбы с Испанией отпала. Реализация планов, разработанных Уолси, была приостановлена. Теперь союзниками Англии были французы. Поэтому для Англии очень даже выгодно разорвать этот испанский брак! А вместо этого… Неважно, что вместо этого. Испанку нужно прогнать от двора, ибо его стране она больше не нужна.
Но это были незначительные вопросы по сравнению с главной проблемой, которая его волновала и не давала покоя его совести. Да благословит Бог епископа Парбеса, посла, у которого хватило такта не поднимать вопрос о том, является ли принцесса Мария законнорожденной дочерью.
– Я полагаю, что можно было бы объявить войну Франции! – воскликнула Катарина. – Моя дочь – незаконнорожденная! Ваша дочь…
– Это не дело женского ума, – возразил король. – Войны не объявляются по таким незначительным поводам.
– Незначительным! – воскликнула королева. Голос ее дрожал от страха. Катарина была неглупой женщиной. На ужины, устраиваемые в ее покоях, приходили ученые мужи, наиболее серьезные придворные, такие люди, как сэр Томас Мор. Она была более разборчивой, чем английские леди, и никогда не пыталась вести себя так, как ведут себя англичанки. Ей не нравились спортивные игры, сопровождавшиеся кровью, которые так любил ее муж. Вначале король возмущался, когда она говорила ему, что леди не должны участвовать в соколиной охоте или охоте на лис. Но это было давно. Теперь он был доволен, что она в них не участвует, ибо тяготился ее компанией. Но в королеве было что-то такое, что заставляло ее уважать – спокойное достоинство, религиозность. И даже сейчас, когда ей грозил крах, она ничем это не выказывала, а лишь была грустна. Впрочем, она всегда была грустна. Но и упряма! И король знал, что Катарина будет бороться. Если не за себя, то за свою дочь. Ее вера подсказывала ей, что она борется не только за себя, но и за Генриха, что церковь не одобряет разводов, и она будет противиться со всем своим спокойным упорством.
– Катарина, ты помнишь Библию? – И он стал ей цитировать то место из Левита, где говорилось, что нельзя жениться на жене своего брата, что это грех и что именно поэтому их дети умирают.
– Но ты же знаешь, что я никогда по-настоящему не была женой твоего брата.
– Именно это и беспокоит меня.
– Ты хочешь сказать, что не веришь мне?
– Не знаю, что и ответить. Все надежды иметь наследника рухнули. Похоже, это судьба. Разве естественно, что наши сыновья умирали один за другим? Разве естественно, что все наши усилия пропали даром?
– Не все, – заметила Катарина жалобным голосом.
– Всего одна дочь, – возразил он ей презрительно.
– Она достойная девочка…
– Ха! Девочка! Женщина на троне! Она – не ответ на наши молитвы. Бедная Англия! Нам не было дано иметь сыновей. И здесь не моя вина…
На глазах королевы появились слезы. Она возненавидела бы этого человека, если бы все ее инстинкты не были подавлены религиозностью. Впрочем, Катарина сама не знала, ненавидит его или любит. Но знала только одно: ей нужно делать то, что велит ей ее религия. Она не должна ненавидеть короля, не должна ненавидеть своего мужа, ибо это смертельный грех. Поэтому все эти годы, когда он оскорблял ее, унижал, не обращал внимание на боль, которую доставляли ей его измены, она уверяла себя, что любит его. Нет ничего удивительного в том, что он сравнивает ее, женщину сорока одного года, со смешливыми, ищущими любви девятнадцатилетними девчонками! Ему тридцать пять. Прекрасный возраст для мужчины, самый расцвет. Но он должен думать о том, что не вечен – ведь он король, у которого нет наследника.
Некоторое время назад он устроил при дворе своего незаконнорожденного сына. Он осыпал его почестями, унижая тем самым королеву, которая думала только о своей дочери. Этот могучий мужчина-жеребец не испытывал к ней никаких добрых чувств и не очень любил дочь. Он думал только о себе, о том, чтобы получить то, что ему хотелось. И одновременно заботился о том, чтобы все считали, будто он печется не о себе, а о своей стране, о своем долге перед Англией.
Когда он утверждал, что это не его вина, он имел в виду, что она солгала ему, когда уверяла, что девственница. Он хотел сказать, что она жила с его братом, как жена. Она снова заплакала и стала молиться о том, чтобы у нее достало силы противостоять этому могущественному человеку и его дьявольским намерениям не дать возможности их дочери вступить на трон, а посадить на ее место ублюдка. Ведь он собирался жениться на той, которая родила ему его.
– Обратись к своей душе, – говорил он ей возмущенным, полным самодовольства голосом. – Обратись к своей душе – она-то знает правду, Катарина. И ты поймешь, кого следует винить за то несчастье, которое свалилось на наше королевство, меня или тебя. Моя совесть чиста. А ты, Катарина, можешь сказать то же самое?
– Могу и скажу! – возмущенно воскликнула она.
Он чуть не ударил ее, но взял себя в руки и успокоился. А потом грустно сказал:
– Ничто не заставило бы меня сделать этот шаг, если бы не моя совесть. Она беспокоит меня.
Она легла и замолчала. Он тоже лег. И вскоре забыл о Катарине и стал мечтать о той, которая, он твердо это решил, будет принадлежать ему.
Анна прибыла в Хивер. Слова песни, сочиненной королем, все еще звучали в ее ушах. Она не могла разобраться в чувствах, охвативших ее. Быть предметом внимания, и такого пристального, со стороны могущественного короля значило обладать частью этого могущества, а для Анны, отважной, любящей жизнь девушки, могущество и власть кое-что да значили.
Ей было интересно, как он отнесется к тому, что она уехала, когда узнает об этом. Разозлится? Или сочтет, что преследовать такую малозначительную при дворе женщину ниже его достоинства? Изгонит ее, запретит появляться при дворе? Она очень надеялась, что этого он не сделает, так как ей теперь, как никогда, нужна веселая компания. Она могла избавиться от грусти только тогда, когда строила планы, связанные с проведением различных празднеств. Кроме того, все ее друзья были при дворе – Джордж и Томас, Серрей и Фрэнсис Брайан. С ними она могла смеяться и шутить, вести серьезные беседы, так как все они, за исключением, может быть, Серрея, интересовались новой религией, о которой она многое узнала от Маргариты Наваррской, теперь уже королевы Наварры. Им нравилась эта религия, возможно, потому, что все они были молоды и жаждали испробовать все новое, не похожее на старое.
