Кэрри Лофти - Поцелуй воина
Она обхватила ногами его спину и сцепила лодыжки, впитывая его сладостную жестокость.
Быстрое дыхание Габриэля овевало ее шею, ритм движения нарастал до тех пор, пока его тоже не охватило наслаждение. Его тело замерло. Он не застонал и не закричал – он просто прошептал ее имя.
Глава 17
Ада положила голову ему на грудь. Габриэль мог бы целую вечность лежать на берегу Тахо и обнимать ее. И все же время, проведенное в объятиях друг друга, было скорее как мимолетное мгновение. Короткое, да, но не без последствий. Ни в коем случае.
По возвращении в Уклее он найдет либо прощение, либо изгнание. Он либо станет священником, либо вернется к жизни, которая привела его к столкновению с отцом. Жестоко. Аде не было места ни в том, ни в другом мире.
Он все еще чувствовал необходимость защитить ее, особенно от самой себя.
Когда она подняла голову, у нее на лице было не больше спокойствия, чем на его лице. Она внимательно разглядывала его, даже когда лениво поглаживала волосы на его груди.
– Ты и Джейкоб были любовниками? – тихо спросил он.
– Никогда.
Сама мысль о губах Ады на другом мужчине сжигала его изнутри. Он не мог дышать – до такой степени удивила его жестокость собственной реакции. Его горло болело, как будто он проглотил раскаленные угли.
Он отодвинул ее и сел.
– Тогда ты была проституткой, – сказал он настолько ровно, насколько позволяла стучащая в висках кровь.
– Я никогда ею не была.
– Тогда что?
Ада испуганно вдохнула и тоже села вслед за ним. Широко раскрыв глаза, она смотрела на его спину.
– Кто это с тобой сделал? – спросила она дрожащим голосом.
Он удерживал ее руки над головой намеренно, чтобы уберечь и не позволить ей трогать его спину. Но сейчас она протянула к нему руки, легко как крылья бабочки, касаясь бугров покрытой шрамами плоти. Хотя он знал, что кончики ее пальцев холодные – Знал это разумом, – чувствовал он только обжигающие удары кнута. Но он не вздрогнул и не отстранился.
– Габриэль?
– Оставь это, Ада.
– Абсурд, глупости.
Она встала и нашла свое красное платье, встряхнула рубаху, которая все еще пахла дымом. Габриэль не отрывал взгляд от бегущей воды в реке; глубокий стыд соперничал с желанием один, последний, раз посмотреть на ее нагое тело. Он схватил свои тунику и бриджи и натянул их, его руки были онемевшими и неловкими, руки, которые только что обнимали ее.
– Джейкоб не был моим любовником, а я никогда не была проституткой, – сказала она, полностью одевшись, ее лицо было на удивление сосредоточенным. – Мужчина до тебя был нареченным моей сестры. Я была ужасным, эгоистичным созданием – честно говоря, я до сих пор такая. Считала, что никакая судьба не может быть хуже, чем до конца жизни заботиться о моей слепой сестре, вдвоем в дремучем лесу, и использовала Хьюго, чтобы сделать ей больно.
С самого начала он умел чувствовать, когда она лжет; глубинное знание, которое Габриэль находил таким досадным. Его тяжелый взгляд не смог найти ложь ни в ее позе, ни в лице. Он не услышал обмана.
Но правда оказалась еще страшнее: Ада могла не только продать себя, но и могла быть намеренно жестока со своей сестрой. По крайней мере последнее он понимал.
– Так ты поэтому уехала из Англии?
– Нет, – ответила она краснея. За все их страстное утро она едва ли краснела, а вот сейчас залилась краской. – Стражника, который арестовал меня по приказу шерифа, звали Уилл Скарлетт. Он также был человеком, который поднял армию для моего спасения. Они с Мег полюбили друг друга и поженились. Поскольку Джейкобу всегда хотелось приключений, мы отправились в Лондон, а потом в Толедо. – Она опустилась на колени перед ним, их лица оказались на одном уровне. – Я не могла простить ее за то, что считала предательством.
Его сердце сжалось от боли.
– А этот человек, Скарлетт, – он не мог искупить свою вину перед тобой?
– Она покинула меня. Ради него. Не важно, что я делала, и не важно, что он сделал, чтобы искупить вину, он был человеком, который запер меня в темнице, где властвовал сам дьявол. – Вытирая глаза, она покачала головой. – Ты знаешь, что это такое, когда нужно найти источник всех бед.
Картина безжизненного тела Санчо испортила их отдых у реки. Меч, отсекший голову его брата, принадлежал Габриэлю, но вину за их противостояние должен был нести только Хоакин де Сильва. Только он. По крайней мере в этом Габриэль очень долго и старательно убеждал себя.
– Да, – сказал он. – Это я понимаю.
– Я винила Уилла Скарлетта в том, что он отобрал у меня сестру. – Она коснулась его лица. – Кто причинил тебе боль?
– Я не скажу, Ада.
Ее рука замерла на его щеке.
– Я же ответила на все твои вопросы.
– Ты сама это предложила.
Она нырнула пальцами в короткие волосы на его затылке, притягивая его лицо к себе. Достаточно близко для поцелуя.
– Твоя спина полосатая, как будто это колеи от множества повозок. – Ее тихий голос дрожал. – Какое безумное животное сделало такое с тобой? Кто?
– Я.
– Ты?! – Забота растворилась в недоверии, потом он увидел отвращение. – Ты сам так исполосовал себя? Я не верю этому.
Ее рука опустилась, и Габриэлю пришлось пережить эту потерю.
– Сейчас, когда ты поправилась, мы поедем в Уклее, – сказал он. – Учитывая то, что произошло в Епесе, тебе будет лучше подождать в монастыре, пока за тобой не вернется Джейкоб.
Ада встала. На ее шее напряглись сухожилия. Если она перегнет палку, он может снова заставить ее идти пешком – невзирая на шрамы на ее ногах. У него не осталось ничего, только его воля против ее, как бы бесполезно и опасно это ни было.
Она подняла голову.
– Можно мне поехать на лошади?
– Да. Но поводья буду держать я.
Аде хотелось рухнуть на шею лошади. Резкий солнечный свет, такой прекрасный и мягкий на рассвете, к полудню превратился в обжигающий. С ее лба тек пот, кожа сгорала под этими палящими лучами.
Рука болела.
Бланка сидела позади нее на лошади, а Габриэль, верный своему слову, ехал впереди, держа в руке поводья их лошади. Прямой и высокий в своем седле, он внимательно осматривал каждую ложбинку и холм. Напряженная решимость в его позе означала, что он все еще опасается тех людей, которые напали на них. Он вернется в Уклее, да, но к какой жизни?
Ада смотрела на него и безуспешно пыталась понять его, не в силах прогнать воспоминания о страшных шрамах, исчертивших его мягкую кожу. Он заявил, что сделал это сам, но она не могла представить, как и почему. Габриэль был трудным человеком, почти непроницаемым для нее, а желание снова коснуться его горело в ее теле с силой другой знакомой жажды.
