Элизабет Чедвик - Лавина чувств
Сказанное слугой лишь подтверждало то, о чем Джослин догадывался и сам, но он был рад услышать это от других.
— Я его еще больше стану раздражать, — резко сказал он и откинулся на резную спинку стула. — Как тебя зовут?
— Генри, сэр. — Набравшись смелости, слуга уже не мог сдержать свою болтливую натуру. — Я родился в тот год, когда король взошел на трон, и моя мать окрестила меня в его честь. — И он добавил с ноткой гордости: — А мой отец здесь главный конюх, и старший брат у него учится. А я вместе с матерью и двумя сестрами служу в доме.
Щелкнув указательным пальцем одной из косточек на счетах, Джослин наблюдал, как она завертелась и запрыгала на нитке.
— Значит, ты видишь и слышишь очень многое из того, что здесь происходит?
— Это так, сэр, даже больше, чем кое-кому может понравиться. — Он мрачно взглянул в сторону гостиной. — Но я не сплетник. Я знаю, когда нужно держать язык за зубами.
Джослин задумчиво разглядывал его — на душе становилось веселее от этого разговора.
— Уверен, что знаешь, — сказал он, — и мне кажется, ты можешь подойти мне в качестве посредника со здешними обитателями замка. Майлс пугает их и заставляет нервничать. Я был бы рад, если бы они стали ближе ко мне. И здесь, я думаю, мне без тебя не обойтись.
— Вы как хозяин имеете на это полное право, сэр.
— Да, я считаю себя хозяином в замке, но не имею никакого понятия о том, что происходит на моих землях вокруг него. Вначале к тому же нужно навести порядок именно в замке, а потом браться за все остальное. Я буду платить тебе восемь пенсов в день, столько же, сколько начинающему воину.
Веснушчатое лицо Генри просияло от радости, и, хотя согласие уже светилось в его глазах и он едва мог сдерживать охватившее его волнение, он взял минутку на раздумье. Парень все больше нравился Джослину.
— Моя мать будет гордиться мною, — громко сказал он.
Джослин улыбнулся.
— Которая из служанок твоя мать?
— Она обычно подносит к столу большой горшок с супом, сэр, и следит за огнем в печи.
— Ах, да. — Он широко улыбнулся, обнажив зубы. Вспомнил худенькую женщину с глазами, похожими на маленькие бусинки, отталкивающую мускулистого Майлса подальше от драгоценного котла, вооружившись лишь черпаком и острым как бритва языком.
После того как Генри ушел, собираясь обрадовать свою мать, улыбка Джослина погасла и он, глубоко вздохнув, приступил к работе, постепенно становясь все более хмурым. Несколько раз он стирал свои вычисления и начинал по-новому. Косточки счетов оживленно стреляли вперед-назад, а па его лбу появлялись новые складки.
Согласно написанному на пергаменте, на прошлой неделе в замок привезли тридцать больших бочек вина, а сейчас осталось только восемь. Так как хозяина здесь не было, то оставалась одна лишь прислуга и несколько воинов, половина из которых пьет только пиво или сидр. И тем не менее исчезло около тысячи галлонов вина. В голове у Джослина никак не укладывалась такая арифметика.
Отложив подсчеты, он взял зажженную восковую свечу и спустился в огромный сводчатый подвал под гостиной, намереваясь все проверить сам.
Возле двери, напротив трех бочонков с сидром, он обнаружил большие бочки вина, каждая из которых имела печать анжуйского производителя. Их было семь. Он прошел мимо восьмой в гостиной, где одна из сестер Генри наполняла из нее кувшины для стола.
Высоко держа свечу, Джослин осторожно пошел вперед. В ряд стояли бочки с соленой говядиной и свининой, сельдью и скумбрией. Заготовленные колбасы и ветчина свисали с потолка вместе с пучками трав и плетенками лука, а три пасхальных пирога были подвешены так, чтобы от них легко можно было бы отломить кусочек и раскрошить его в сидр или вино, когда они высохнут. Тут находились кувшины с медом, горшки с жиром, ясеневые подпорки, шкуры, связки досок для настила нового пола и сломанное колесо от телеги. Очевидно, колесный мастер Рашклиффа был не очень умелым работником. Да и прислуга никуда не смотрит, судя по полному беспорядку в подвале. Чем дальше от глаз хозяина, тем больше недостатков и прорех он обнаруживал.
Посмотрев вдоль подсвечников, Джослин почувствовал, как сжимается у него сердце, когда он понял, что, если это место убрать как следует и все ненужное выбросить, здесь будет почти пусто.
Башня строилась с таким расчетом, чтобы в течение долгого времени выдерживать осаду, не получая со стороны еду и воду. Для этого и предусматривались огромные помещения для складов с провиантом. Являясь наемником, он знал, как жизненно необходимо иметь достаточный запас продовольствия. Стоит закончиться соленой говядине, припасенной рыбе и вину, и у тебя исчезает боевой дух. А когда подходит к концу хлеб, ты сам висишь на волоске от смерти. Изрыгая проклятия, Джослин стал пробираться через кольца веревки к запасам зерна. Его оказалось много, и было оно высшего качества. Он осмотрел все закрома, глубоко погружая туда руку, чтобы убедиться, что это не просто тонкий слой цельного золотистого зерна, насыпанного поверх мякины. Все показалось ему в полном порядке, пока он не отошел и не понял, что это, однако, никак не соответствовало письменным расчетам. Пребывая в некотором замешательстве и уставившись на явные свидетельства подлого обмана и предательства, он вспомнил вчерашний вечер в гостиной и срочный разговор де Корбетта с Фальбертом, писцом. Джослин вскипел, оттого что собственные слуги морочат его, и он, выбежав из погреба, помчался вверх по лестнице к жилым комнатам.
Раненые солдаты, раскрыв рот, изумленно проводили взглядом своего командира, когда тот прошел мимо них, не сказав ни слова.
— Что-то здесь не так, — пробормотал Малькольм. — Я никогда раньше не видел его таким обеспокоенным.
Джослин пересек комнату и подошел к углу, где Линнет диктовала Фальберту письмо. Его лицо выражало гнев, и он с негодованием ударил кулаком по столу, за которым сидел писец. Горшочек с гусиными перьями, пролетев через всю комнату, вдребезги разбился возле умывальника, а чернильница опрокинулась, и чернила растеклись по пергаменту, заливая только что искусно выведенные буквы.
— Что случилось? — Линнет удивленно уставилась на Джослина.
— Спроси этого негодяя!
Губы Фальберта затряслись от страха. Его шея покрылась красными пятнами, что происходило с ним, когда он сильно волновался.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд, — сказал писец, мельком глянув на Джослина и тут же отведя глаза в сторону.
— Эти счета у тебя, я полагаю?
Молчание.
Джослин вновь ударил кулаком по столу, и оставшиеся листы пергамента, взлетев в воздух, попадали на пол.
