Мэри Бэлоу - Жена на время
Его жена не жеманилась. И он поддался еще одной слабости. Ему хотелось иметь се в своей собственной постели. Он хотел, чтобы здесь осталась память о ней, хотя эта неожиданная мысль заставила его нахмуриться.
Его жена не робкого десятка. Теперь ему самому было смешно: как он мог принять ее за серую тихую мышку всего несколько дней назад? В его гардеробной она обернулась и. посмотрела ему прямо в глаза. Ее глаза были огромные и ясные, как всегда. Хорошо, если она не окажется слишком ранимой. И пусть никто никогда не обидит ее.
Энтони развязал поясок ее халата и спустил его с плеч. Расстегнул пуговицы, распахнул халат, и он упал на пол. Чарити стояла молча, не сопротивляясь, глядя ему в глаза.
Она прекрасно сложена, не слишком полная. Раньше ему казалось, что он предпочитает полных женщин – до сегодняшней ночи.
Маркиз снял свой халат и стянул через голову ночную рубашку. Чарити скользнула взглядом по его обнаженному телу.
– Мы сейчас ляжем в постель, – сказал он.
– Да, – согласилась она.
Энтони очень нравились любовные игры, и опыта у него было достаточно. Ему нравилось, когда тело женщины выгибалось дугой перед тем, как вознестись на вершину блаженства. Он никогда не целовал своих женщин, во всяком случае, в губы. Поцелуй – это очень интимно, слишком интимно. В эмоциональном плане, конечно. А спать с женщиной – это чистая физиология без каких-либо эмоциональных оттенков. Маркиз не стал целовать свою жену. Его руки принялись за давно привычную работу. Хотя он уже был возбужден, мозг его никак не участвовал в происходящем. Привычные действия наскучили. Скоро это его уже не будет удовлетворять. Не с ней. Ему хотелось лежать на ней. Греться ее теплом, успокаиваться ее нежностью. Ему хотелось быть внутри ее, охваченным ее женственностью. Ему хотелось погрузить лицо в ее волосы.
И он решил отказаться от своих привычек, ритуальных действий, навыков. Энтони поднял свое тело и опустился на нее всем весом. Он раздвинул ее ноги. Он понятия не имел, готова ли она. Женщинам нужно больше времени, чтобы созреть. Он осторожно вошел в нее. Она была влажной и скользкой.
«Странно, – подумал Энтони, вдыхая возбуждающий запах мыла от ее волос. – Как можно быть таким напряженным, дрожать от возбуждения и не чувствовать обычного животного желания?» Ему только хотелось быть в ней, на ней, близко к ней. Быть частью ее, ее грации, ее тепла и очарования, вдыхать ее аромат. Он перестал думать.
И отдался своему инстинкту. Это единственное, чем он мог руководствоваться. Он забыл навыки, опыт и знакомые движения. Он следовал только инстинкту, сливаясь с ней в медленном и уверенном ритме, оттягивая прекрасный и неизбежный момент, когда они на мгновение сольются в единое целое, чтобы потом скова разъединиться. Он не заметил, как она обняла его ногами, но почувствовал, что им стало удобнее двигаться в едином ритме.
Он выдохнул в ее волосы. Она удовлетворенно застонала. На мгновение он удивился, что ни один из них не испытывает полного восторга. Что-то гораздо более опасное. Но он прогнал эту мысль прежде, чем она оформилась.
Чарити первая потеряла ритм. Мышцы внутри ее стали сокращаться конвульсивно. Дыхание сбилось. Она перестала обнимать его ногами и уперлась пятками в матрас. Она двинулась вперед, прижимаясь к нему. Он сжал руками ее бедра.
Мгновение она была жестко напряжена, потом самозабвенно подалась вперед. Она молча отдалась ему. Она отдалась ему полностью. Он почувствовал, что его одарили. Это было странное чувство, если учесть, что все происходящее было для нее лишь хорошим сексуальным опытом. Чисто физическим опытом.
Он позволил ей расслабиться. Он берег тепло, мягкость и молчание. Он ждал, когда ее дыхание успокоится. Потом он проник туда, куда стремился. Куда стремился всегда. Всегда. Всю свою жизнь. И это было…
Он услышал свой голос. Почувствовал ее руки на своем теле. Почувствовал, как ее ноги снова обхватили его. Слышал, как она что-то шепчет ему на ухо. Что-то очень приятное и совершенно невнятное.
Он чувствовал, как проваливается куда-то, и у него не было сил удержаться.
Чарити долго не могла уснуть. Сначала ей было неудобно под весом его тяжелого тела: дышать было трудно, а ноги занемели в неудобной позе. Но она даже не попыталась изменить положение. Она не стала будить его или принимать более удобную позу. Напротив. Она лежала очень тихо, полностью расслабившись, так, чтобы он не двинулся. Она остро ощущала, что они обнажены, что он все еще внутри ее, что они муж и жена. Даже после того, как он скатился с нее и лег рядом, не выпуская ее из своих объятий, и теперь она лежала, удобно прижавшись к нему, Чарити все равно не могла уснуть. Она лишь дремала.
Ничего не изменилось. Совсем ничего. Это не любовь. Нужно быть последней дурочкой, чтобы поверить в это. Она нисколько не романтизировала их отношения, в которых не было ни капли романтики. Они были всего лишь мужчиной и женщиной, которым свойственны физические желания. Все было вполне благопристойно: они – муж и жена, у них общие апартаменты, и они удовлетворили свои желания. Она была очень рада, что получила такой бесценный урок. Знания вообще никогда не бывают лишними. Она узнала, что нельзя сравнивать любовь и романтические отношения с тем, что происходит между мужчиной и женщиной в постели.
Ничего не изменилось. За исключением одного: она по собственной глупости – это так типично для нее – оказалась втянутой в чужие дела. Оказалась связанной с ними – неприятными, мрачными людьми с запутанными отношениями. Почему бы ей и дальше не придерживаться о них такого мнения и не держаться от них в стороне?
Всегда с ней происходит одно и то же. Она могла выйти замуж в двадцать один год за джентльмена, который был подходящим женихом, она была к нему привязана. Но мать умерла всего четыре года назад, и семья нуждается в ней, отговаривалась она. Хотя на самом деле вдовая сестра матери была готова взять на себя заботы о семье. После смерти отца, когда, казалось, весь мир рухнул, Чарити настояла на том, что будет помогать обеспечивать семью и выплачивать долги отца. Все пытались убедить ее, что дома она нужнее. А на последнем месте работы она, конечно, заступилась за хорошенькую горничную, которая сама за себя постоять не могла, и ее уволили. И теперь она поступила так же. Ей опять до всего было дело: до герцога Уитингсби, который никого не любил и которого никто не любил. По крайней мере, эти глупые люди так думают. До Огасты, которой нужно вернуть детство. До Чарлза, который чувствовал себя обманутым старшим братом. Все это она поняла сама. Ей было дело и до Клодии, из-за которой между братьями образовалась пропасть и которая, определенно, знала об этом и расстраивалась, несмотря на все ее очаровательные улыбки. Ей было дело до Уильяма, которого, наверное, мучили угрызения совести. Только до Марианны и Ричарда ей не было дела, хотя их дети ей нравились.
