Ги Бретон - Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля
После смерти герцогини Людовик XIV погрузился в глубочайшую скорбь. Подозревая отравление, он уже 30 июня предпринял собственное расследование, и вечером Бриссак привел к нему Пюрнона, главного мажордома Мадам.
Увидев его, король тотчас отослал Бриссака и своего камердинера. На лице его появилось такое выражение и заговорил он таким тоном, что любой бы устрашился:
– Друг мой, – сказал король грозно, – если вы мне во всем признаетесь и скажете правду о том, что я хочу узнать, то я прощу вам, что бы вы ни совершили, и никогда больше речи об этом не будет. Но берегитесь, если сделаете попытку скрыть от меня хоть что-нибудь, потому что в этом случае вы умрете раньше, чем выйдете отсюда… Мадам была отравлена?
– Да, сир, – ответил тот.
– Кто отравил ее, – спросил король, – и каким образом это было сделано?
Тот ответил, что сделано это по распоряжению шевалье де Лоррена, который послал яд Беврону и д’Эффиа. Тогда король, удвоив и ласки, и угрозы, задал вопрос:
– А мой брат? Знал ли он об этом?
– Нет, сир, среди нас троих не нашлось глупца, чтобы рассказать ему; этой тайны он не знает, иначе он мог бы нас погубить.
Услышав этот ответ, король громко сказал «А!», как человек, которому удалось сбросить страшную тяжесть и вздохнуть полной грудью.
– Хорошо, – произнес он, – это я и хотел узнать. Затем он приказал отвести этого человека куда-нибудь подальше и отпустить на все четыре стороны…
Убедившись, что Мадам действительно была отравлена, король испугался не на шутку. Действительно, он сразу подумал о Дуврском договоре: англичане непременно разорвут его, если узнают об отравлении своей дорогой принцессы. Всех политических последствий этого преступления невозможно было даже предвидеть. Любой ценой нужно было уверить двор, что Мадам умерла естественной смертью.
На глазах у всех Людовик с должной торжественностью распорядился произвести вскрытие, но на тайном совещании с врачами приказал не искать следов яда.
Медики подчинились: было объявлено, что Мадам умерла от холеры, и Карл II Английский сделал вид, что верит этой сказке. Дело рук Мадам – Дуврский договор – было спасено…
Поскольку никто не должен был подозревать о преступлении, король, естественно, не мог привлечь к ответу виновных. Напротив, через несколько лет он разрешил шевалье де Лоррену вернуться ко двору.
Месье встретил своего друга с нежностью…
Любовь старой девственницы мадемуазель де Монпансье
По ее наущению Король-Солнце погрузил Лозена во мрак…
Леон ФушеНа следующий день после смерти Мадам Людовик XIV, призвав к себе мадемуазель де Монпансье, сказал ей:
– Кузина, появилось свободное местечко, не хотите ли занять его?
Мадемуазель побледнела. Конечно, она все еще пребывала в девственницах на сорок втором году жизни и страдала от этого мучительными мигренями, но у нее не было никакого желания вручить гомосексуалисту сокровище, которое она с такой убежденностью хранила в течение многих лет. Сверх того она прониклась страстью, заставлявшей трепетать ее чресла, к молодому Антонену Нонпару де Комону, герцогу де Лозену. Это был признанный донжуан эпохи, и она намеревалась выйти за него замуж.
Через несколько дней Лозен навестил ее. Притворившись, что не замечает влюбленных взоров, он сказал ей:
– Король хочет, чтобы вы стали женой Месье. Вам следует подчиниться. Подумайте о том, какое положение, занимает Месье – выше него стоят только король и монсеньор дофин; а перед вами будет только королева, вы будете окружены всеобщим благоговением. Король будет заходить к вам каждый день. В вашу честь станут задавать балы, ставить комедии, словом, вы окажетесь царицей всех увеселений.
Мадемуазель де Монпансье, которая жаждала менее невинных развлечений, обиженно возразила герцогу:
– Вы забыли, что мне уже не пятнадцать лет, а то, о чем вы говорите, – это забавы для детей.
Вот уже десять месяцев она скрывала безумное желание и страшно мучилась, поскольку даже ночью ее настигали нечистые сны. Вот и теперь она сочла за лучшее скромно потупиться, а затем отправилась к королю объявить о своем решении не выходить замуж за Месье. После чего сразу же вернулась к Лозену:
– С делом Месье покончено, и слава богу. А вот с вами мне надо поговорить.
Ее глаза сияли, в ее угловатой неловкости, напоминавшей застенчивость впервые влюбившейся девочки, было что-то трогательное. Она не знала, как сказать Лозену, что выбрала его себе в мужья, и строила ему глазки в надежде, что он сам поможет ей сделать первый шаг. Но хитрый гасконец, которому очень нравилось приданое возлюбленной, ожидал ее признания с невинным видом.
Мадемуазель де Монпансье, ерзая, как подросток в неблагодарном возрасте, наконец решившись, воскликнула:
– Господин де Лозен, я хочу открыть вам один секрет: пока король воображал, что меня можно выдать замуж за Месье, я уже выбрала себе мужа…
– Это просто превосходно!
– И вы не спросите, как его зовут?
– Я не смею.
Мадемуазель де Монпансье нервно захихикала:
– Разрешаю вам задать мне этот вопрос…
– Мне неловко злоупотреблять вашим доверием.
– Раз вы боитесь меня спросить, я скажу вам сама. Это…
– Это?
– Не могу…
– Так скажете мне завтра, – предложил вежливый Лозен.
Старая девственница Фронды была суеверна.
– Завтра нельзя, потому что пятница. Подойдите поближе, я подую на зеркало и напишу на нем.
Она выдохнула на блестящую поверхность и начала выводить: «Это…» Затем она резким движением стерла слово, говоря:
– Нет, не могу, решительно не могу!
Эта уморительная сцена продолжалась более двух часов. В полночь воспитанный герцог откланялся. Тогда старшая мадемуазель, проклиная себя за робость, схватила листок бумаги, написала «Это вы» и торопливо запечатала.
На следующий день она передала записочку объекту своих любовных грез. Лозен, прочитав написанные два слова, опечалился и сделал вид, что глубоко обижен тем, что над ним насмехаются. Трепеща от волнения, мадемуазель де Монпансье поклялась, что ничего не может быть серьезнее.
Тогда герцог с тоской взглянул на морщинистую и долговязую старую деву, потерявшую половину зубов и начавшую седеть. Ее двойной подбородок не способствовал вдохновению, и Лозен, как ни силился, не смог выдавить из себя ни одного комплимента.
К счастью, мадемуазель де Монпансье приписала эту сдержанность робости и принялась строить планы на будущее. Далее все стало развиваться стремительно. Через несколько дней, получив согласие жениха, она написала королю письмо, прося разрешения на этот брак.
