Труда Тейлор - Аристократ и куртизанка
Люк сразу почувствовал это. Наконец-то его не отвергают! И ему не придется насиловать тело, которое он так обожал. Его возлюбленная вся — шелковистость и мягкость, тепло и сладость, она прекраснее всех картин и скульптур, которые он видел! Он гладил ее от шеи до бедер, а потом со сдержанностью, которой сам не ожидал от себя, приложил все свое мастерство, чтобы распалить ее. Она тоже должна получить удовольствие от этой ночи, думал он и продолжал совершенствовать искусство любовной игры.
Когда наступила кульминация, он закрыл глаза и забыл обо всем на свете. Мадлен, ее вкус и запах… Только она ему желанна. Ни с одной женщиной он не достигал таких чувственных высот. И в этот миг железные оковы были разорваны, и его огненная лава, оросив девственное лоно Мадлен, устремилась вглубь.
Глава десятая
Когда Мадлен проснулась, тонкий солнечный луч, просочившись сквозь тяжелые шторы, лег золотистой полосой поперек кровати. Она чувствовала себя отдохнувшей, наполненной ощущениями блаженства и радости бытия. Но стоило вспомнить вчерашний вечер, как смешанное чувство обиды и вины поглотило ее, подобно ненастной туче. Люк был холодно-безжалостен, когда признавал причину своей женитьбы, но и она внесла свой вклад в ссору. Как могла она позволить сомнениям и неуверенности довести ее до скандала?
Она повернула голову к Люку и не знала, радоваться или огорчаться, обнаружив, что его уже нет. Когда он начал заниматься с ней любовью, она испугалась его грубости, но потом он стал таким нежным и осторожным, что Мадлен едва не поверила в искренность его чувств. Она испытала божественное наслаждение и совсем немного боли. Все это оказалось гораздо приятнее, чем выходило по рассказам тетушки, и Мадлен понимала, что многое здесь зависело от опыта Люка.
— Я люблю тебя! — хотелось ей закричать, когда он в изнеможении обмяк на ней, но Мадлен оставила эти слова надежно запертыми в своем сердце.
Они не разговаривали и даже не прикасались друг к другу потом, а просто заснули вместе, изможденные близостью и предшествовавшей ей ссорой. Теперь он ушел, и только вмятина на подушке говорила ей о том, что все это было не сном.
Что она скажет ему? Что будет делать? Мадлен прикусила губу, чтобы не расплакаться. В холодном свете дня ее вчерашние поступки выглядели детскими, обвинения — несправедливыми. Достаточно знать его гордость, не говоря уже обо всем остальном, чтобы не подозревать Люка в таких меркантильных побуждениях. Задним числом она смогла честно признать, что пыталась оттолкнуть его, обидеть, разозлить — все что угодно, лишь бы отдалить минуту близости, минуту, когда он поймет, что она ничем не отличается от любой другой женщины.
Близость не принесла ей разочарования. А Люку? Она всем сердцем обожала его, но супружеская жизнь требует большего. Она требует доверия и взаимного уважения. Не хочет ли она невозможного, ожидая от Люка чего-то еще, помимо испепеляющей страсти? Он никогда не подавал виду, что любит ее, никогда не шептал слов любви, и это был ее выбор — пренебречь недостающим. Она слишком сильно любила и желала его. Теперь ее гордость разбита вдребезги, и она замужем за человеком, который видит в ней только наложницу.
Мадлен прикусила губу, глядя в балки потолка. Может ли она возбудить в нем любовь? Не утратила ли шансы на это, произнеся вчерашние обвинения? Почти час лежала Мадлен в постели, не желая встречаться с ним, боясь его гнева, его холодности. В тот момент, когда она решила, что не может долее откладывать встречу, раздался стук в дверь. Служанка попросила разрешения войти и внесла поднос с легким завтраком.
— Хозяин встал и хочет поговорить с вами, — сказала женщина. — Поторопитесь, а то он, похоже, уже устал ждать.
Мадлен быстро проглотила завтрак и, одевшись, потратила невероятное количество времени на сооружение прически. Прошло около часа, прежде чем она наконец спустилась к Люку.
Когда Мадлен вошла в гостиную, он что-то писал у старинного письменного стола. Она не могла отвести глаз от чеканного профиля в лучах света, льющегося из большого окна.
Только гордость остановила ее, готовую броситься к нему и признаться в своей любви Ей вдруг показалось невероятной глупостью обижаться на него. Она могла бы отдать ему весь мир, лишь бы он был счастлив.
Глубоко вздохнув, Мадлен прошла вперед и остановилась перед столом.
— Вы хотели меня видеть? — спросила она, изображая спокойствие, которого в душе не было.
Люк вздрогнул — очевидно, он не слышал ее шагов. Какое-то мгновение он молча смотрел на нее, потом вздохнул. В его пугающе безразличном взгляде не было ни искры тепла.
— Я сделал несколько распоряжений, которые должен обсудить с вами. Во-первых, я обеспечил вам возможность перевести свои деньги в Ванн. — Он подвинул Мадлен кусок пергамента. — Детали изложены здесь. Во-вторых, в течение нескольких недель прибудут мои лошади. Я перевел их от Мориса в Ренн. На случай, если возникнет необходимость воспользоваться ими, я поручил Лебруну нанять человека в конюшню.
Мадлен сглотнула.
— Люк, мне не нужны деньги. У меня еще осталось немного, а потребности мои невелики. Что же до конюшни — она меня вовсе не интересует…
— Вы хозяйка здесь, Мадлен! — отрезал он, поднимаясь из-за стола. — Вам придется принять на себя некоторую власть.
— Не вижу в том нужды, — ответила она, забывая все свои благие намерения. — До последнего момента вы ни в чем не советовались со мной! А посему смею предположить, что я приобретена для согревания вашей постели.
Люк тяжело вздохнул и отвернулся к окну. Когда он снова посмотрел на нее, Мадлен увидела, что он страдает не меньше ее.
— Я полагаю, нам следует на время расстаться, — сказал он безжизненным голосом и устало потер лоб. — Кажется, я не способен мыслить логически, находясь рядом с вами. Сегодня я уезжаю.
Только теперь Мадлен заметила, что он одет для верховой езды: в кожаные брюки и высокие сапоги. На спинке одного из стульев висел дорожный плащ. У нее в животе образовалась сосущая пустота, и Мадлен готова была молить о прощении, но сдержалась. Люк уезжает? Что ж, хорошо! Своим поступком он лишь продемонстрирует, как мало она для него значит.
— О, — выдавила она с притворным безразличием, — позволено ли мне будет узнать, куда?
У него закаменел подбородок.
— Жорж Кадудаль и его друзья едут на юг, сражаться в вандейской армии. Ваш брат, Ренар, решил присоединиться к ним, и я — тоже. Я верю, что армия, несущая гордое имя королевской и католической, имеет все шансы освободить от республиканцев и Вандею, и Мен. — Он пожал плечами. — Как знать, может быть, осуществятся и планы маркиза де ла Рюэри о марше на Париж. Это во многом зависит от таких людей, как я.
![Филип Фармер - Пир потаенный [ Пир потаенный. Повелитель деревьев]](/uploads/posts/books/86353/86353.jpg)
