Виктория Холт - Римский карнавал
— Когда святой отец навестит нас? — спросила маленькая Лаура, теребя юбки матери.
Джулия подхватила девочку на руки и едва не задушила ее в объятиях.
— Скоро, я уверена, совсем скоро, моя дорогая. Он не может долго пробыть без своей маленькой Лауры, правда?
Лукреция смотрела на мать и дочь по-прежнему задумчивая, вспоминая о том времени, когда тот же самый отец восхищался другими детьми, приходя в детскую. Александр, который оставался нежным отцом ко всем своим детям, совсем не изменился с тех пор, когда она и братья были маленькими детьми. Теперь они выросли, и ей казалось, что со всеми, кроме нее самой, произошло в жизни что-то чудесное и волнующее. Она вышла замуж, но это не было настоящим замужеством; она могла радоваться, потому что муж уехал. От чего уехал — от чумы или от нее? Неважно. В любом случае он трус. Да, она уверена, он трус.
Она мечтала о любовнике, таком блестящем, как ее отец, таком красивом, как ее брат Джованни, таком волнующем, как Чезаре, а ей навязали незначительного человека, вдовца, холодного и безразличного, который даже не возразил против поставленных ему условий. Ее выдали замуж за труса, который уехал от чумы и даже не попытался взять ее с собой.
Не то чтобы она хотела поехать. Но, думала она, если бы Джованни Сфорца проявил настойчивость, чтобы увезти ее с собой, она поехала бы.
— Джулия, — обратилась она к подруге, — как ты думаешь, теперь, когда Сфорца оставил меня, отец затеет развод?
— Это будет зависеть от того, — ответила она, убирая длинные светлые волосы со лба дочери, — насколько важным представляется ему этот брак.
— Какая может быть от него сейчас польза?
Джулия подошла к девушке и положила ей руку на плечо:
— Совсем никакой. Папа решит, расторгать ли ваш брак, и потом у тебя будет хороший муж… который заявит, что его не устраивает женитьба, совсем не похожая на женитьбу. К тому же ты выросла. Ты достаточно взрослая. Да, на этот раз у тебя будет прекрасный муж.
Настоящий муж.
Лукреция улыбнулась. — Давай вымоем волосы, — предложила она.
Джулия согласилась. Это было их любимое занятие, потому что их золотистые волосы нужно было мыть каждые три дня, иначе они становились темнее и утрачивали блеск, так что девушки тратили довольно много времени на уход за волосами.
Они болтали о будущем муже Лукреции, который появится после того, как папа освободит ее от Джованни Сфорца. Лукреция представляла себя в малиновом платье, украшенном жемчугом. Она опускается на колени и стоит на подушечке перед папой, произнося: «Беру в мужья по доброй воле». А стоящий рядом с ней мужчина имеет неясный облик, но очень напоминает внешностью отца, а некоторыми чертами характера походит на братьев.
Ей казалось, что рядом с ней, преклонив колени, стоит один из Борджиа.
Мечтания Лукреции скоро прекратились — отец узнал о том, что Джованни Сфорца уехал из Рима; Александр очень рассердился и велел ему немедленно возвращаться.
Но, чувствуя себя в полной безопасности в окружении своих подданных, вдали от политических конфликтов и угрозы чумы, Джованни обрел смелость и не обращал внимания на приказы папы.
Александр угрожал и давал обещания, боясь непредвиденных поступков зятя, вышедшего из-под контроля. В конце концов он заявил, что если Джованни Сфорца вернется в Рим, он на деле станет мужем Лукреции и получит обещанное приданое.
Все ждали узнать, что же предпримет Сфорца, Лукреция ждала… с тревогой. Лезаро
Даже несмотря на предложенную ему приманку, Джованни Сфорца не спешил возвращаться в Рим.
Во всей Италии было неспокойно, и Сфорца прекрасно об этом знал. На этот раз не воюющие государства полуострова отбрасывали мрачную тень на всю землю; миру угрожал более сильный и опасный враг.
Король Франции возобновил свои притязания на неаполитанский трон и информировал Александра о том, что он отправляет в Ватикан миссию, которой поручено рассмотреть данный вопрос.
Александр, опытный дипломат, любезно принял французскую делегацию; такой радушный прием французов Александром породил слухи, что в скором времени папа будет смещен. Делла Ровере держался настороже — он твердо намеревался занять трон, если тот опустеет.
Но Александр сохранял спокойствие. Он безгранично верил в самого себя и не сомневался, что достойно выйдет из любого трудного положения, каким бы оно ни казалось безнадежным. Ферранте Арагонский умер, его место занял его сын Альфонсо. Он решил поддерживать дружбу с папой любой ценой и предложил тому огромную взятку, которая значительно помогла бы укрепить дружбу. Не в обычаях Александра было отказываться от приношений, так что теперь они с Альфонсо стали союзниками. Между тем французы выражали свое недовольство и угрожали вторжением.
Укрывшись в Пезаро, Джованни наблюдал за происходящими событиями, но не мог решить, какую дорогу выбрать ему. Людовик Миланский совершенно определенно дал понять, что он не придет на помощь в случае крайней необходимости. Папа был — по-прежнему силен, раз Альфонсо гак усердно искал его дружбы. Поэтому Джованни Сфорца решил, что ему нужно возвращаться в Рим. ***
Лукреция ждала. Волосы только что вымыты, тело натерто благовониями. Наконец-то она действительно вступает в брак.
Папа встретил зятя так радушно, словно его отсутствие было вполне естественным. Он тепло обнял его и заявил, что рад видеть его и что его ждет брачное ложе.
После чего устроили торжества с обычными непристойными шутками. Эта свадьба походила на предыдущую, но Лукреция не могла радоваться происходящему с легким сердцем. Тогда было просто представление, где ей отводилась главная роль, теперь была реальность.
Муж сильно изменился по отношению к ней, она чувствовала это. Он коснулся ее руки, на своем лице она ощутила его дыхание. Наконец он заметил, что она красива.
Они танцевали вместе итальянские, а не испанские танцы, как когда-то она танцевала с Джованни по точно такому же и в то же время столь отличному от этого случаю.
А потом — брачная постель.
Он был спокоен и мало говорил. Она была готова к тому, что должно произойти, — Джулия подготовила ее, — но понимала, что все это может сильно отличаться от опыта подруги.
Она немного боялась, но сохраняла обычное спокойствие, зная, что если и не испытает наслаждения, то по крайней мере сумеет это вынести.
Когда они оказались вдвоем в огромной кровати, она сказала:
— Сначала скажи мне одно: почему ты так долго ждал, прежде чем вернуться?
— Было глупо возвращаться, — пробормотал он. — Чума и… неопределенность.
Он повернулся к ней, испытывая нетерпение после стольких месяцев ожидания, но она держалась отчужденно, в ее больших светлых глазах мелькнул страх.
