Пьер Лоти - Рабыня
«Тжан!.. Иди к нам в круг!..»
Их головы, будто сгибаясь под тяжестью высоких тюрбанов, склонялись перед Жаном в знак приветствия… И вдруг вместо них появились уродливые, мертвые лица незнакомых людей, тоже кланявшихся, словно давние приятели, и говоривших чуть слышно, с призрачной улыбкой: «Тжан!.. Иди к нам в круг!..»
Потом голова Жана совсем затуманилась, и он, так ничего и не решив, заснул глубоким сном без всяких видений…
Настал великий день, день битвы.
В три часа утра все пришло в движение в лагере Диалде; спаги, стрелки, союзники-бамбара готовились выступить в поход с боевым оружием и снаряжением.
Марабуты отслужили торжественные молебны; было роздано множество талисманов. По распоряжению вождей в карабины черных воинов перед схваткой пороха набили до половины ствола, а свинца — до упора; так что большая часть огнестрельного вооружения вышла из строя при первом же залпе: такое часто случается в негритянских войсках.
Военные части направлялись к деревне Джидиам, где, по донесениям туземных шпионов, за толстыми стенами из дерева и глины засел со своей армией Бубакар-Сегу. Джидиам была неприступной крепостью этого, можно сказать, легендарного персонажа, наводившего мифический ужас на всю страну, человека, главная сила которого заключалась в способности молниеносно исчезать, растворяться, теряться бесследно в труднодоступных глубинах страны.
Лагерь предполагалось разбить во второй половине дня неподалеку от вражеского стана, под сенью большого леса, чтобы напасть на Джидиам ночью и поджечь деревню, которая вспыхнет при свете луны соломенным факелом; после того как с неприятелем будет покончено, победители намеревались быстро, дабы опередить лихорадку и не дать ей истребить всю колонну, вернуться в Сен-Луи.
Накануне Жан послал родителям очень нежное письмо, нацарапанное карандашом, в тот же день оно отправилось на «Фалеме» вниз по реке, чтобы утешить сердце старой матери…
Незадолго до восхода солнца Жан поцеловал мальчика, спавшего на руках у Фату-гэй, и вскочил на коня.
Утром Фату-гэй вместе с сыном тоже пустилась в путь. Она отправилась в Ниалумбае, деревню союзного племени, где жил великий марабут — жрец, прославившийся своими предсказаниями и искусством колдовства.
Ее проводили в хижину столетнего старца, она увидела его распростертым на циновке; еле слышно, словно умирающий, он возносил молитвы своему божеству.
После долгой беседы жрец вручил молодой женщине кожаный мешочек с какой-то, судя по всему, ценной вещью, и Фату тщательно спрятала его у себя на поясе.
Затем марабут дал выпить ребенку сонное снадобье, а взамен получил от Фату-гэй три большие серебряные монеты — последние халисы спаги, которые старец тут же спрятал в кошелек.
С любовью завернув в вышитую набедренную повязку уже спавшего волшебным сном сына, юная мать привязала к спине драгоценную ношу и попросила показать ей лес, где вечером должны были стать лагерем французы.
Семь часов утра. Затерянное селение в краю Диамбур. Заросшее травой болото с жалкими остатками воды. На севере горизонт закрывает невысокий холм; на противоположной стороне равнины, насколько хватает глаз, простираются бесконечные просторы Диалакара.
Вокруг пустынно и тихо; солнце неторопливо поднимается в чистые небеса.
На фоне этого африканского пейзажа, похожего на уединенный уголок где-нибудь в древней Галлии, появляются всадники. Гордо восседая на конях, все они, с большими белыми шапками, надвинутыми на загорелые лица, в красных куртках и синих брюках, выглядят красавцами.
Их двенадцать, двенадцать спаги, отправленных на разведку под водительством аджюдана. Среди разведчиков и Жан.
В воздухе — ничего зловещего, никакого веяния смерти, только покой и ясная чистота небес. Высокие болотные травы, еще мокрые от ночной росы, сверкают на солнце; порхают стрекозы с большими, в черных крапинках крыльями; кувшинки раскрывают на воде широкие белые лепестки.
Жара уже тяготит; лошади учуяли стоячую воду и, подрагивая ноздрями, тянут шеи, желая напиться. Спаги останавливаются ненадолго — посовещаться; они спрыгивают на землю, чтобы смочить шапки и лоб.
Внезапно вдалеке раздаются глухие гулкие удары, словно кто-то бьет в огромные пустые ящики.
— Большие тамтамы! — насторожился сержант Мюллер, которому несколько раз доводилось видеть негритянские сражения.
И тотчас, повинуясь инстинкту, те, кто успел спуститься на землю, бросаются к лошадям.
Но тут совсем рядом из травы высовывается черная голова — это старый марабут, исхудалой рукой он подает какой-то странный сигнал, словно обращаясь с волшебным заклинанием к болотному тростнику, и сразу же на спаги обрушивается град пуль.
Удары, направленные из засады умело и точно, достигли цели. Пять или шесть лошадей пали; остальные, напуганные, встали на дыбы, сбросив себе под ноги раненых седоков. Жан вместе с другими рухнул на землю с пулей в спине.
В ту же минуту тридцать жутких голов вынырнули из травы, тридцать покрытых грязью черных демонов вскочили, заскрежетав, словно разъяренные обезьяны, ослепительно белыми зубами.
О, героическая битва, достойная пера Гомера, она останется безвестной и никому не ведомой, подобно многим другим, таким же далеким битвам в Африке! В смертельной схватке спаги совершали чудеса мужества и отваги. Борьба воодушевила всех, каждый был рожден храбрецом. Эти молодые, крепкие и закаленные ребята дорого отдали свою жизнь! Но пройдет несколько лет, и даже в Сен-Луи о них забудут. Кто потом вспомнит имена павших в краю Диамбур, на просторах Диалакара?
Тем временем грохот больших тамтамов все приближался.
И вдруг в самый разгар битвы спаги, словно во сне, увидели на холме огромное черное войско: полуобнаженных, увешанных талисманами воинов, неистовым полчищем устремлявшихся к Диалде; в глаза бросались гигантские боевые тамтамы, каждый из которых с трудом тащила четверка мужчин; ржали полные огня и запала тощие лошаденки пустыни с длинными хвостами и выкрашенными в кроваво-красный цвет развевающимися гривами, их странная сбруя состояла из тряпок с медными блестками, — фантастическое, бесовское шествие; африканский кошмар, обгонявший ветер.
Бубакар-Сегу!
Он собирался напасть на французскую колонну. И шел, не обращая внимания на гибнущих спаги, предоставив расправиться с ними отряду в засаде.
Разведчиков продолжали оттеснять подальше от воды и травы, в сыпучие пески, туда, где гнетущая жара и палящие солнечные лучи скорее истощат их силы.
