Шеннон Фаррел - Дом там, где сердце
– Я делаю это не ради благодарности – с досадой заметил Локлейн. – Я волнуюсь, Мюйрин, вы же знаете!
– Да, знаю, иначе вы никогда бы не приехали в Барнакиллу, чтобы помочь своей сестре и старым друзьям, – ответила она, неправильно истолковав его слова.
– К черту Барнакиллу! – проворчал он себе под нос и пошел, окончательно почувствовав себя полным идиотом.
Это было нелепо и смешно. Она испытывает к нему лишь благодарность. Какой глупой может оказаться попытка сблизиться с ней! Он хотел стать необходимым Мюйрин ради нее самой, а не ради процветания поместья. Но как только он сформулировал эти мысли у себя в голове, то понял, как все это нелепо звучит. – Как я вообще могу быть ей нужен? Разве она может меня хотеть? Я всего лишь управляющий поместьем, не более того, – пробормотал он.
Локлейн пошел рубить лес и выместил свое настроение на стволах деревьев, пока не стал валиться с ног от усталости. За тем он съездил в город за продуктами и на обратном пути зашел к доктору Фредриксону. Он рассказал ему о странном поведении Мюйрин и попросил совета.
– Это сильнодействующее лекарство. Вообще-то его выписывают не только как снотворное. И она, вероятно, по-своему на него реагирует. От этого у нее могут быть галлюцинации. На этот раз дайте ей меньшую дозу: как раз достаточно, чтобы заснуть, но не столько, чтобы всю ночь провести в бессознательном состоянии, – посоветовал доктор Фредриксон.
– Хорошо, доктор, я сделаю, как вы сказали. Я надеюсь, она скоро начнет поправляться. Я очень за нее беспокоюсь. Не думаю, что она еще долго сможет это выдерживать.
H ту ночь Локлейн последовал рекомендациям доктора и, прежде чем проводить Мюйрин наверх, дал ей небольшую дозу лекарства.
Ужасно утомленный тяжелой работой в лесу, которой он занимался весь день, а также бессонницей, которая не покидала его ни на одну ночь, Локлейн устало разделся и свалился на свою соломенную постель.
Около двух часов ночи действие порошка закончилось, и тут Мюйрин настиг самый страшный за всю ее жизнь кошмар.
Сначала она увидела истекающего кровью Августина, который в чем-то обвинял ее. Следующим видением был ее собственный ужас: она одна Барнакилле, поместье скорее похоже на склеп – темное и зловещее, и она будто погребена заживо в какой-то заброшенной могиле. Она звала на помощь и слышала в темноте движение. Это был Локлейн, он бросал ее, оставлял наедине с чем-то жутким, чего она не видела, но чье присутствие ощущала. А Охваченная ужасом, Мюйрин закричала во весь голос.
– Нет, не надо! Остановите это, пожалуйста! – кричала она, отчаянно борясь с неведомой силой, что держала ее крепкой хваткой. – Нет, я не позволю! – вопила она, бросаясь из стороны в сторону, сбрасывая с кровати одеяла, пока не скатилась на пол, потянув за собой и своего неизвестного врага.
– Ради Бога, Мюйрин, это же я, Локлейн! Вам ничего не угрожает. Бояться нечего. Со мной вы в безопасности! – повторял Локлейн снова и снова, пока она наконец не открыла глаза и не увидела свою маленькую комнату и склонившееся над ней взволнованное лицо Локлейна.
– Я думала, что… Боже, спасибо, что вы здесь. Я думала, вы меня бросили, – забормотала Мюйрин. Она бросилась в его объятия и стала целовать в губы.
Локлейн на миг напрягся: не спит ли он?
Но поцелуй становился все глубже, и он расслабился. Он обнял ее, крепко прижав к себе. Вдруг его осенило, что они оба лежат на полу полуобнаженные. Поцелуй, ее тело в его объятиях – все это было для него слишком большим искушением, которому он не мог противостоять. Его тело, столько времени боровшееся со страстью, больше не сопротивлялось. Локлейн попытался было овладеть собой, но у него ничего не получилось. Он жаждал обнять ее с того самого момента, как она впервые сошла с корабля из Шотландии. Днем и ночью он терзался фантазиями, в которых она умоляла не покидать ее.
Реальность оказалась даже более яркой и волнующей, чем его воображение. И пусть завтра он, возможно, будет проклинать себя за это, сейчас он не упустит возможности овладеть ею. Поднимая ее на кровать, он поцеловал ее еще крепче, с еще большей страстностью и принялся ласкать.
Мюйрин уже окончательно проснулась и ощущала каждое движение Локлейна, каждое его прикосновение. Совсем не отвратительное и не ужасное, как описывала ее сестра Элис, – это было самое замечательное чувство, которое она когда-либо перс живала. Каждый поцелуй, каждое нежное прикосновение только усиливали ее желание. Одному Богу известно, как отчаянно боролась она со своей страстью к Локлейну, при этом изнемогая от желания. Она не понимала, как и почему он оказался в ее комнате, но твердо знала, что она этого хочет больше всего, даже если потом ей придется за это расплачиваться. Разве было бы справедливо отказаться от такого наслаждения?
Их слияние было всепоглощающим. Они тянулись друг к другу, стремясь прижаться как можно теснее. Локлейн опустил ее сорочку до талии, чтобы глубже ощущать ее женственность, Мюйрин самозабвенно ласкала его обнаженную грудь. Спеша помочь ей, когда она начала стонать, он не успел натянуть на себя ничего, кроме пары брюк. И теперь она восхищалась его смуглой кожей, с кремовым оттенком в лунном свете, пробивавшемся через незадернутые шторы.
Сорочка почти сползла с нее, когда он ласкал ее, пока она сама не прервала поцелуй. Она резко потянула за пояс его брюк, и он нетерпеливо сорвал их и вытянулся рядом с ней на кровати. Он давно уже не сомневался в том, что она не спит, и, несмотря на пламенное желание, хотел еще немного растянуть удовольствие, чтобы насладиться этим прекрасным мгновением. Он целовал ее шею и грудь. Она перебирала пальцами его густые пышные волосы и порывисто дышала. Он нежно гладил возвышающиеся бугорки ее грудей, пока она не потянулась к нему, чтобы еще раз крепко поцеловать. Затем обняла его бедра, направляя и приближая к себе.
На короткий миг они замерли, чтобы насладиться удовольствием, продолжая целовать и нежно гладить друг друга, пока Мюйрин не почувствовала влагу, разлившуюся где-то внутри, ощутила, как горячей волной поднимается в ней желание, ответить на которое может только Локлейн. Она провела по легкому пушку на его груди, изумляясь его шелковистой мягкости, а затем опустила руку ниже. Его дыхание стало тяжелее, и он лег над ней.
Мюйрин подумала было предупредить его о том, что она девственница, но меньше всего хотела, чтобы он воспринимал ее как хрупкую куколку. Она и так считала, что была для него бременем с тех пор, как они впервые встретились в Дублине месяц назад. С того момента она, всего лишь слабый человечек, обуреваемый собственными мыслями и неясными желаниями, прятала в себе невысказанное, бушевавшие внутри страсти, глядя на его милые надменные черты. Мюйрин потянулась к нему и едва сдержала крик, когда он поразил ее сильным глубоким ударом.
