Мэри Стюарт - Побеги любви
— Если я того пожелаю. А теперь забирайся под одеяло, и чтобы ни одного слова от тебя за всю ночь я больше не слышал.
На самом деле ему нестерпимо было смотреть на это восхитительное тело, которое она даже не пыталась прикрыть от его взгляда. Она послушно выполняла его приказ. Но, когда он, загасив свечу, тоже лег под одеяло и удобно раскинулся, прижавшись к ней, девушка вдруг закричала:
— Не могу больше переносить ваших прикосновений! Я сойду с ума!
У него возникло желание опровергнуть ее слова, но вместо этого он сказал:
— Лежи тихо, я слишком устал, чтобы вновь заставлять тебя просить меня о любви. — И наперекор ей обнял ее живот рукой и прижал спиной к себе.
— Лучше подумай о том, чтобы я заснул, а то, несмотря на всю свою усталость, я еще способен на многое. — При этих его словах девица затихла так, что даже дыхание стало еле слышно. Он засмеялся и прижал ее еще крепче. — Если я вновь тебя захочу, то не помогут никакие дурацкие уловки, так что засыпай быстрее, а то я могу передумать.
Она глубоко вздохнула и не сказала больше ни слова. Уоррика тоже сморила усталость, но, засыпая, он чувствовал приятное тепло ее тела. И опять к нему пришла раздражающая мысль, что он может быстро привыкнуть к этому теплу.
24
Бог был милостив к Ровене, так как наутро она проснулась одна в пустой комнате. Она не знала, как бы смогла перенести взгляд Уоррика при свете дня, после того что было этой ночью.
Она вздохнула от нахлынувших чувств и уронила голову на подушку. Она была настолько уверена в том, что не будет просить Уоррика, но его пальцы и губы так возбуждали, и охватившее ее желание оказалось настолько сильным, что слова, которые он ждал, сами сорвались с ее губ.
Угрызения совести и чувство стыда пришли позже. Она до сих пор не могла перенести мысли о том, что придется смотреть на него и видеть торжествующее выражение на его лице.
И еще — он будет смеяться. Она бы хотела лучше умереть, чем пережить этот стыд. Да, он будет смеяться, и она станет ненавидеть его еще больше, чем раньше.
— Одень это.
Ровена вздрогнула, повернулась и увидела Уоррика, стоящего позади кровати и держащего в руках ее блузку и рубашку, а также корсет и туфли, которые она оставила в ткацкой комнате. Он нахмурился и быстро проговорил:
— Ты думаешь, что можешь валяться в постели просто потому, что ночью я получил от тебя некоторое удовольствие. Нет, твое положение не изменилось, то же касается твоих обязанностей, о которых ты уже забыла сегодня утром. Однако, поскольку я уже поел, ты не должна прислуживать за большим столом до ужина, поэтому иди и поторопись с другими своими делами.
Он вышел прежде, чем она смогла что-либо вымолвить в ответ. Валяется в кровати. Как будто она хотела. Особенно в его кровати.
Вдруг до нее дошло, что она уже увидела его и перенесла это. Он не пытался торжествовать по поводу ее стыда? Он даже не упомянул ни о чем, кроме маленького удовольствия? В самом деле, она его перестала понимать. Он упустил прекрасную возможность поиздеваться.
Ровена взглянула на вещи, положенные на кровать, и ее смущение возросло. Она догадывалась, зачем должна носить одежду служанки: чтобы постоянно помнила о своем новом положении. Но здесь же лежала и ее собственная рубашка из тончайшего шелка, которая могла предохранить ее кожу. Она будет носить сверху юбку служанки, но грубая шерсть больше не причинит ей неудобств.
Она посмотрела на дверь, за которой скрылся Уоррик. Этот жестокий человек не желал, чтобы она была голодной, не хотел, чтобы она простудилась, объясняя свое беспокойство тем, что она носит бэби. Однако теперь он не хочет, чтобы ее кожа страдала от того, что она носит одежды, которые он заставил ее носить. Это не имеет отношения к ребенку — никакого, это только для нее. Жестокий? Да, конечно. Но, возможно, не до конца.
О, господи, куда ее понесло? В Уоррике нет ни малейшего намека на доброту. Несомненно, присутствует какой-то скрытый мотив в том, что он дал ей нижнюю одежду, просто она пока не видит его, и это смущает ее. Ненавистный человек.
Она быстро оделась, вздыхая с облегчением от привычного удобства ее собственной одежды. Грубый корсет больше не касался ее кожи. Без сомнения, она чувствовала себя настолько лучше от того, что могла надеть хоть что-то свое, что почти улыбалась, когда входила в зал, и улыбнулась, когда увидела, что Уоррика там нет и он не будет сверлить ее своим пронзительным взглядом. Она оглянулась, надеясь увидеть Милдред, но в зале оказались только дочери Уоррика со своей гувернанткой. Они проводили ее взглядом, почти таким же пристальным, как и у их отца.
— Нет, моя дорогая, — сказала леди Роберта. — Леди не должна обращать внимания на женщин такого сорта.
— Но она была всю ночь в его покоях, — пояснила тринадцатилетняя Мелисант. — Селия никогда не проводила с ним целой ночи.
— Селия с ее вызывающим видом — вряд ли приятная компания, — презрительно отозвалась Беатрис.
Беатрис было четырнадцать лет. Если не считать незаконную дочь, Эмму, которую Уоррик никогда дочерью не называл, Беатрис — старшая из сестер. У нее темно-каштановые волосы, карие глаза и слишком широкие скулы. Ее можно было бы назвать милой, если бы не постоянное капризное и презрительное выражение на лице. Хорошо известно, что Уоррик был обручен с ее матерью еще в детском возрасте, и первую его жену не назовешь красавицей. Когда же Уоррик женился на матери Мелисант, он выбрал ее сам за ее миловидность. Вероятно, потому младшая сестра, блондинка с серыми глазами (их голубоватый оттенок делал их не столь холодными, как у отца), выглядела посимпатичней старшей.
Беатрис не слишком расстраивалась по этому поводу. Она была как-никак наследницей отца. Мелисант причиталось приданое ее матери, тогда как Беатрис все остальное. Если не родится мальчик. Поэтому Беатрис жила в страхе перед прибытием Изабеллы и тихо радовалась, узнав, что та исчезла и, возможно, погибла. А сейчас отец так занят войнами, и столько хлопот с новыми владениями, которые в будущем станут собственностью Беатрис, что у него может просто не найтись времени подыскать себе новую жену.
Однако ей не нравились слухи о новой служанке. Дважды она слышала, что та беременна и что ребенок, похоже, от Уоррика. Это не было странным само по себе, поскольку Уоррик никогда не женится на девице низшего происхождения и бастард из вилланов, пусть и мальчик, не может наследовать Фулкхест. Но другой слух, который до нее дошел, что служанка эта по рождению леди, которая просто заслужила чем-то враждебное отношение Уоррика, пришелся ей не по душе.
