Эмилия Остен - Версальская история
– Ни за что! – вскричали все хором.
Бланш удалилась в соседнюю комнату. Седрик, бросив внимательный взгляд на виконта, поднялся и вышел следом за сестрой.
Дориан и Лоретта оказались одни. Повисло неловкое молчание.
Девушка крутила в руках веер и не поднимала головы. Дориан по-прежнему стоял у камина, недвижимый и сдержанный. Теперь Лоретта думала, что ей почудилось его волнение. Не мог он… не мог он так…
– Я не угадал, мадемуазель? – наконец медленно спросил де Бланко.
– Напротив, виконт… – поспешно возразила она.
Карие глаза наконец решились встретиться с янтарными. В глазах виконта плескались надежда и некоторое беспокойство. Там не было ни капли безмятежности, свойственной человеку со спокойной совестью и вполне владеющему собой.
Они в первый раз глядели друг другу в глаза, и никто им не мешал. Минута была чудесная. Но все испортила Бланш, которая заглянула в гостиную и с милой улыбкой на устах сообщила, что она и шевалье де Кератри уже пять минут томятся за столом в ожидании еще двух гостей.
– Кто бы мог быть этими двумя? – Дориан с усилием овладел собой и нацепил на лицо маску светской любезности.
Лоретта попыталась сделать то же самое.
Глава 15
За ужином оживленная беседа продолжалась. Бланш была любезна, как никогда, и даже почти не ехидничала. Дориан замечал это мимоходом; его вниманием завладела Лоретта. К вечеру шевалье чувствовал себя нехорошо, ему не следовало приезжать в Версаль. Однако, глядя на мадемуазель де Мелиньи, он нисколько в этом не раскаивался. Лоретта сидела напротив, рядом с Седриком, и увлеченно что-то рассказывала. Дориан хмурился. Затея выглядела все более отчаянной. Для чего изводить девушку и давать ей ложные надежды, пусть даже насчет обыкновенной дружбы, если тому не бывать никогда в жизни?
«И все же, – посетила Дориана сухая и расчетливая мысль, что, как правило, ему было несвойственно, – если я исполню приказ дяди и больше не стану подходить к мадемуазель де Мелиньи… до самой его кончины. Потом я не буду ограничен в выборе. Я ничего не сделал графу де Мелиньи, и он не должен иметь предубеждения насчет меня». От такой рассудительности Дориана передернуло. Отвращение к самому себе также испортило ему вечер.
Сидевшая рядом Бланш, наоборот, откровенно получала удовольствие.
– Подумать только, как прелестна моя подруга! – шепотом сказала она Дориану. – И такое везение, что все мы повстречались! Как судьба сплетает нити…
– Почти стихи, – улыбнулся де Бланко.
– А это и есть стихи, – взор Бланш затуманился. – «Как судьба сплетает нити, ангел мой, ангел мой… Из узоров крепко свиты мы с тобой, мы с тобой…» Когда-то это писал мне один мужчина. Который, кстати, стал потом моим супругом. Невозможно не выйти замуж, когда тебе посвящают такие стихи.
– Я не поэт, – сознался Дориан, – однако звучит недурно.
– Зато вы играете! – Лоретта услыхала его последнюю фразу. – О, умоляю вас, виконт, сыграйте нам что-нибудь после ужина.
– Да, Дориан, я бы тоже с удовольствием послушал, – поддержал девушку Седрик. – Все еще импровизируешь?
– В последнее время крайне редко, – извиняясь, развел руками де Бланко.
– Дориан у нас редкостный экземпляр, – с улыбкой обратился Седрик к Лоретте. – Он импровизирует и никогда не повторяет мелодий. Говорит, что не может, но я подозреваю, не хочет. Как можно забыть ноты с таким необыкновенным слухом?
– Это правда, виконт? – Глаза Лоретты сверкали.
– Отчасти, – усмехнулся Дориан. – Седрик слегка напутал. Я помню все мелодии, но воспроизвести в самом деле не могу.
– Почему же? – изумилась Лоретта.
– Зачем повторять то, что уже однажды произнесено? Музыка – это то же самое…
С музыкой у Дориана были особые взаимоотношения. Так как от природы он был не слишком речист, музыка служила для него выражением чувств, которые он не желал или не мог облечь в слова. Импровизируя, Дориан порой постигал те вещи, которые ему надлежало понять, принимал решения или попросту беседовал с кем-то, чье мнение было ему немаловажно или отношение к кому он хотел бы продемонстрировать. Сейчас же ему очень хотелось выразить свое безотчетно тонкое отношение к Лоретте. Вероятно, музыка поддержит и на этот раз, она ни разу его не подводила.
Отужинав, компания переместилась назад в гостиную, и Дориан открыл крышку клавесина. Он отодвинул в сторону ноты популярной песенки, которую разучивали Бланш и Лоретта, и сел. Пальцы бережно прошлись по клавишам, будто испытывая, на что они способны. Право слово, надлежало сделать это раньше. Инструмент откликнулся еле слышным вздохом. Виконт едва не погладил его, как гончую.
Пропали звуки вокруг, пространство заволоклось неясной дымкой, и Дориан, начиная играть, подумал о Лоретте. Он знал, что она сидит тут же, в двух шагах, однако это было значимо лишь постольку, поскольку именно ей он хотел поведать… о ней самой.
Мелодия, что сейчас пробуждалась под его пальцами, была исполнена нежности. Образ Лоретты стал только исходной точкой – дальше Дориан, полузакрыв глаза и целиком положившись на то малопонятное и туманное, что было в нем и, скорее всего, называлось талантом, отправил мадемуазель де Мелиньи в сказочное путешествие по жизни. Он знал, что в любом случае у этой девушки все будет хорошо. Он видел ее – танцующую, хохочущую, рядом с любимым человеком, обнимающую своих детей. Он видел ее – почти как родителей Седрика, которые оставались для Дориана идеальной семейной парой. Он видел тысячу новых обличий Лоретты, которые ей лишь предстоит принять, и выдумка мешалась с действительностью, а неисполнимое – с возможным и буквально завтра достижимым. И все эти живописные образы – фиалки в ее руках, пухлые детские ладошки, опалы на ее новом платье, слезы в ее глазах – Дориан вкладывал в каждую ноту. Это становилось откровением, посланием свыше. Конечно, юноше было далеко до великого Люлли, композитора его величества, да он и не вожделел славы. Музыка являлась для Дориана словами, которые он говорил определенным людям или ситуациям, а миру ему нечего было сказать.
Когда затих последний аккорд, Дориан будто очнулся и ощутил себя опустошенным – это значило, что он все сделал верно. Музыка по-прежнему звучала в нем… нет, это Лоретта звучала. Виконт оглянулся, чтобы взглянуть на нее, и увидел ее ошеломленное лицо.
«Это мне?» – спросили ее глаза. Она боялась поверить.
– Это вам, мадемуазель де Мелиньи, – ответил виконт вслух. – Только вам.
Лоретта сглотнула. Дориан видел, что она не может произнести ни слова. Неловкую паузу прервал Седрик, с преувеличенным воодушевлением спросивший, отправятся ли они наконец танцевать. Все порадовались такому решению – остаться в гостиной и вести заурядный светский разговор после музыки Дориана стало невозможным.
