Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…
— Знаю я, отчего она осталась! — резко сказала Анна, бросая очередную срезанную лакеем ветку сирени в корзину. Раннее она еще искала особые цветочки «на желание» в этих лиловых и белых гроздьях, а нынче перестала — ведь сколько не жевала она их, ничего не менялось в соседнем имении, гостя так и не было. Петруша уже прислал ей две записки из Вильны — «Dans un mois!» и «Dans deux semaines» [164], намекая на то, что установленный когда-то на балу срок подходил к концу. А будто она сама считать не умела!
— И отчего же? — спросила мадам Элиза, и Анна замешкалась чуть с ответом, вспоминая, о чем она говорила мадам до того. А потом пожала плечами, мол, пошутила, не знаю я, хотя отлично понимала, отчего осталась госпожа Арндт, и кого она ждет в Святогорском.
— Maman! Maman! Аннет! — крикнула им, приближаясь быстрым шагом Полин, относившая недавно одну из цветочных корзинок в дом. — Вас Михаил Львович кличут в гостиную малахитовую. Гости прибыли, — и стала перечислять, хитро поглядывая на замершую у сирени Анну. — Madam la comtesse, мадам Арндт, господин Павлишин с маменькой и кое-кто, кто не был в Милорадово с самой зимы!
Сердце подпрыгнуло в груди в невероятном кульбите. Вдруг задрожали ладони, и Анна даже спрятала их за спину от взгляда мадам Элизы, что переходил ныне с Полин на Анну, словно пытаясь что-то прочитать в их немом разговоре взорами.
— Поручик Бранов! Он проездом в полк и не мог не заехать с визитом к нам! — воскликнула Полин, радуясь тому, как провела Анну, и та едва не толкнула ее, раздосадованная. Только зашагала резко к дому, подхватив корзину, красная от злости на Полин, едва не плачущая от разочарования, что острой иглой кольнуло ее сейчас.
— Но не он один не был с зимы! — крикнула ей Полин в спину, уже жалея, что так зло пошутила над Анной. — И ротмистр Оленин, Аннет… он тоже в малахитовой гостиной…
— Posement, mademoiselle Annette, posement! [165] — только и успела крикнуть в спину удаляющейся Анны мадам Элиза, прикусывая нижнюю губу. Она была готова поклясться, что даже успела заметить подошвы ее туфелек и белизну щиколоток, настолько та высоко подняла подол легкого летнего платья, чтобы не споткнуться об него при беге, в который пустилась Анна по парку к дому, белеющему впереди среди зелени. Только и подпрыгивала шляпка из соломки за спиной, только и падали на гравий дорожки ветки сирени из цветочной корзины…
Глава 8
Сердце колотилось в такт быстрым шагам так сильно, что Анне даже показалось, что вот-вот оно выпрыгнет из ее груди. И отчего она так разволновалась? Отчего так кровь прилила к лицу, вызывая опасения за собственный внешний вид? Анна едва влетела в вестибюль, как кинулась к одной из больших напольных ваз, пытаясь рассмотреть в глянце фарфора свое отражение. Задержалась немного у дверей в правое крыло дома, в анфиладу, что вела к гостиной, задумалась, не переменить ли платье на другое, свежее, не поправить ли прическу.
Но лакей уже распахнул створки дверей, выпуская навстречу Анне звук голосов и громкий смех гусара, заставивший ее вздрогнуть от неожиданности. И она пошла через анфиладу — медленно, едва ступая по паркету, как ей казалось тогда, пытаясь выровнять дыхание, чтобы не показать никому своего волнения.
Она тут же нашла его глазами, как только переступила порог гостиной. Андрей стоял у окна, от которого тут же развернулся, заслышав тихий шелест подола и шаги лакея, что следовал за Анной в гостиную. И она замерла на миг, поразившись тому, что увидела в его взгляде, том самом, которым он когда-то проводил ее из оранжереи — манящий к себе, теплый и нежный, от которого сердце тут же замерло в груди, а потом стало медленно-медленно гонять кровь по телу. Губы сами по себе раздвинулись в широкую и радостную улыбку, чуть померкнувшую, когда она заметила ответную усмешку. Отчего он усмехнулся, мелькнуло в голове, а потом поняла, что он смотрел, видно, в парк через окно, видел, как она выбежала на открытый партер [166] из аллей, как прикладывала к щекам и лбу ладонь, чтобы унять кровь, прилившую к лицу.
Замерла, чуть прикрыв глаза, чтобы не показать свою растерянность, свою мимолетную злость на себя за то, что была так открыта в этот миг, что так явно показала свои чувства. Скрыть, хотя бы чуть-чуть… И она, отведя взгляд от лица Андрея, с той же широкой счастливой улыбкой, протянула обе руки к спешащему к ней из глубины гостиной поручику Бранову:
— Здравствуйте-здравствуйте, наш бравый поручик! Какими судьбами вы к нам на радость?
Анна краем глаза заметила, как взлетели вверх брови отца при ее жесте, как навела внимательно на нее тут же лорнет графиня. Поручик картинно упал на одно колено перед ней, целуя ее руки, и многие рассмеялись его порыву по-доброму. Следуя обычаю, Анна легко коснулась губами его лба под темно-каштановым чубом. Затем к ним приблизился и Павел Родионович, чуть отстранил поднявшегося на ноги гусара, тоже приложился к ее ручке, пока Анна позволяла, получил ответный поцелуй в лоб. Кажется, он что-то спросил у нее, и она ответила, Анна не помнила после совсем. Потом к ней снова склонился лакей, стоявший за ее спиной, уже ближе, чем прежде, и шепнул в самое ухо: «Позвольте, барышня!». И она покраснела пуще прежнего, смутилась этой оплошности на глазах у всех, заметив, что тот следовал за ней, чтобы забрать из ее рук корзину с сиренью, о которой она совсем позабыла.
Когда же по ее мнению, пришло время поприветствовать Андрея, Анна повернулась в его сторону и успела заметить, как тот уходит на террасу через распахнутые французские окна гостиной, пропуская вперед мадам Арндт. Его проводила взглядом не только она: графиня, поджав губы, долго смотрела вслед через лорнет, а после тоже заторопила остальных выйти на террасу, прогуляться в парке.
— Нынче такой прекрасный день! Грех сидеть в четырех стенах! — провозгласила она, опираясь на предложенную руку Михаила Львовича, поспешила в парк вслед за племянником. Но долго гулять не стала по дорожкам — попросила ей принести кресло, откуда зорко наблюдала через лорнет за происходящим в партере, за прогуливающимися молодыми.
Как и Анна, то и дело бросающая взгляды в сторону парочки — белый мундир с позолотой эполет и легкое платье глубокого сапфирового цвета отчетливо выделялись на фоне зелени газона и клумб. Ей что-то рассказывал Бранов, что шел подле нее уже четвертый круг вокруг клумбы с яркими красками барвинка, примул, поздних нарциссов, но она почти не слушала его. Косилась взглядом в сторону Андрея, уже сожалея о своем глупом поступке. Она впервые вдруг обратила внимание, насколько к лицу новоиспеченной мадам Арндт яркие расцветки, как блестят рыжиной на солнце ее локоны, спускающиеся игриво из-под шляпки, какие пухлые у нее губы.
