Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
Катрин не знала, что маленький доктор, встретившись на галерее с Матье, запретил ему входить в комнату рыцаря, объяснив, что лихорадочное состояние сделало его сон очень чутким. Суконщик удалился на свою соломенную постель в конюшне, даже не подозревая, что его племянница спит в комнате рыцаря.
Около половины пятого утра Катрин открыла отяжелевшие веки. Начинался день, и на птичьем дворе гостиницы голосистый петух пытался убедить всех, что своим кукареканьем он вызывает восход солнца. Арно не изменил позы, а нубийский раб, по-прежнему похрапывая, спал перед остывшим очагом. Катрин вскочила, скорчив гримасу от боли в занемевшем теле. Она тихо подошла к окну и, открыв его, выглянула наружу.
После дождя на земле все еще оставались громадные блестящие лужи, в которых отражалось утреннее розовеющее небо. Стволы деревьев и листва блестели, как только что отлакированные. Пахло теплой конюшней и влажной землей — добрый деревенский запах, который девушка с наслаждением вдыхала. Она с грациозностью кошки медленно потянулась, зевнула и спокойно принялась расплетать косы, чтобы подставить волосы утреннему прохладному воздуху. Катрин расчесала их пальцами, потрясла и взбила, радуясь их шелковистому прикосновению к коже. Затем закрыла окно и вернулась к постели.
Раненый все еще крепко спал… Уголки его плотно сжатых губ слегка опустились, йот крыльев носа вниз пролегли тонкие морщинки. Он казался таким молодым и трогательным, таким беззащитным, что невольно Катрин поддалась непреодолимому порыву. Она опустилась перед постелью на колени и прижалась щекой к смуглой руке, лежащей вверх ладонью на покрывале. Рука была теплой, но кожа на ней, огрубевшая от ежедневного общения с оружием, шершавой. Катрин прижалась к ней губами со страстью, захватившей ее врасплох. В горле у нее стоял комок, и ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Но более всего она хотела, чтобы этот миг блаженства мог продолжаться вечно. Ей казалось, что весь мир вокруг нее куда-то исчез, оставив только Арно и ее в замкнутом заколдованном круге, о который билась, рассыпаясь в прах, тусклая действительность. В этот миг он принадлежал ей, ей одной…
Зачарованная Катрин не заметила, как рука под ее губами зашевелилась, а другая протянулась и стала гладить ее волосы, густо рассыпавшиеся по кровати. Но когда руки внезапно соединились и охватили ее лицо, приподняв кверху, она поняла, что раненый рыцарь проснулся. Он лежал на боку, приподнявшись на локте, и, не отрываясь, смотрел на нее. Затем он начал медленно притягивать ее к себе. Она слабо вскрикнула и попыталась освободиться.
— Мессир… отпустите меня… прошу вас…
— Ш-ш-ш! — сказал он. — Тише.
Покоренная властными нотками в его голосе, она замолчала и больше не сопротивлялась. У нее не было ни сил, ни желания делать это. Сердце в груди билось так бешено, что она едва могла дышать. Эти страстные черные глаза, приближающиеся все ближе и ближе, завораживали. Неожиданно рыцарь крепко обнял ее и увлек на свою постель…
Когда он прижал Катрин к себе, по ее телу пробежали мурашки. Смуглая кожа Арно была влажной от мелкого пота. От него пахло теплой постелью, лекарствами и чем-то еще, чего она не могла точно определить, — возможно, бальзамом, которым была смазана его рана. Он тяжело дышал. И этот звук заполнял уши его добровольной пленницы. Она услышала проклятие, вырвавшееся у него сквозь сжатые губы, когда сдвинулась его нога в лубках. Она не пыталась сопротивляться. Бессознательно она всю жизнь ждала этого момента.
Она застонала, когда его властный рот впился в ее губы, с неистовством изголодавшегося принуждая их раскрыться. В голове у нее звучал колокольный звон, радостный перезвон, древний, как сама земля. Безотчетно, бездумно она предалась рукам, которые скользили по ней, стремясь познать ее девичье тело. Для человека, находившегося прошлой ночью так близко от смерти, Арно де Монсальви проявил удивительную энергию. Он не тратил время на любезности или приятные речи. Его быстрые, уверенные движения были движениями солдата, для которого дорога каждая минута. И все же в этой напористости, которая лишала Катрин воли к сопротивлению, ока чувствовала и необычайную нежность. Она отдалась ему, забыв обо всем на свете, целиком предаваясь страсти. Их поцелуй, казалось, продолжался целую вечность, становясь все более нежным и доводящим девушку до безумия. Она уже не осознавала, что делает Арно. Он расстегнул ей корсаж и расшнуровал платье. Только тогда, когда его губы оторвались от ее губ и он с неистовством впился в ее грудь, Катрин заметила, что полураздета. Но вид ее обнаженного тела, розовеющего в полутьме и еще более оттеняемого черными волосами Арно, выбивающимися из-под повязки, нисколько ее не смутил. Ей казалось, что она изначально создана для единственной цели — отдаться этому мужчине, рождена для него одного, для его радости и счастья.
С еще большей нежностью он раздевал ее одной рукой, лаская другой. Его пальцы медлили перед каждым новым открытием. Затем, с радостью и изумлением, они яростно ласкали каждый завоеванный участок. Он бормотал отрывистые, несвязные слова, которых ока не понимала. На мгновение его лицо приблизилось к ней. Она увидела, как заострилось оно от желания! Как его пылающие черные глаза ловят ее взгляд.
— Как ты прекрасна! — простонал он. — Какая нежная, мягкая и розовая у тебя кожа.
Он снова страстно приник к ее губам, и, обняв за талию, повлек се податливее тело под себя.. Катрин застонала.
Нежный стон прозвучал почти как призыв.
Внезапно во внутреннем дворе гостиницы раздался пронзительный крик:
— Катрин! Катрин! Где же ты?
— О Боже! Мой дядя!
Резкие крики привели ее в себя, и, оттолкнув молодого человека, она села. Только сейчас она осознала свою наготу, поняла, что дверь в любую минуту может открыться, увидела нубийца, который зашевелился, просыпаясь. Зардевшись от стыда, она попыталась натянуть на себя одежду и высвободиться из объятий Арно. От удивления он выпустил ее, но затем снова привлек к себе со стоном:
— Останься здесь… со мной!.. Я хочу тебя! Я убью каждого, кто войдет!
— Я не могу! О, отпустите меня, ради Бога! Гибкая, как угорь, она каким-то образом выскользнула из постели. Надевая неловкими, трясущимися руками платье, она продолжала смотреть на него. Он был так бледен! Его лицо осунулось, как у голодного волка, и он бессознательно протягивал к ней руки с трогательной мольбой. Казалось, вся его сила и неистовство ушли от него. Это был просто человек, от которого отняли наслаждение, потому что он не смог его удержать своими слишком слабыми руками. Внезапно и совершенно неожиданно он весело рассмеялся.
