Жюльетта Бенцони - Мера любви
– Конечно! Вы говорите так о нем, потому что не любите его. Ваш эскорт ни к чему. Я приехала не для того, чтобы остаться, и этой ночи не было бы, если бы случай не привел меня на путь следования вашего кортежа. Я приехала в Лилль всего на одну ночь, это была лишь передышка. Я заеду за своими слугами и багажом и уеду навсегда из этого города. Вам останется лишь убрать эти портреты, которые вам так неприятны, и забыть меня.
– Прекрасно! В таком случае, если вы готовы, следуйте за мной.
Изабелла направилась к двери. Катрин завернулась в большую черную лисью шубу, окинула взглядом комнату, еще источающую теплый запах любви, помятую кровать, остатки ужина, горячие угли в камине с изображенной на нем голубой химерой.
– Госпожа герцогиня, последний вопрос.
Раздраженная, Изабелла высокомерно обернулась на пороге:
– Вы злоупотребляете! Какой же?
– Вам не нравится любовь, не так ли?
Узкое прекрасное лицо белокурой португалки покраснело. В глазах вспыхнул гнев.
– Что вы называете любовью? Удовлетворение низких инстинктов? Эту похоть, роняющую человеческое достоинство? Это сплетение тел, несовместимое с добродетелью?
– Нет. Это самое сокровенное слияние двух чувственностей, сладкое безумие, пьянящая бездна, это…
– Хватит, – прервала ее Изабелла. – Мы говорим на разных языках, мне ни к чему знать о ваших ощущениях!
– Возможно. Но в таком случае не удивляйтесь, что мужчина найдет в другом месте то, в чем ему отказывает супруга.
– Я – дочь короля, сестра короля! Я не опущусь до поведения развратницы!
Катрин плотнее закуталась в шубу, надела капюшон и вздохнула.
– Вы правы, герцогиня, мы говорим на разных языках. Но я думала, что в Португалии, где такое жаркое солнце и душистая земля, даже принцессе могло бы нравиться любить!
В доме Симоны, где ее, конечно, ждали, проснулись только слуги. Катрин попросила одного из них пойти во дворец и сказать ван Эйку, что она срочно должна его увидеть. Ей ответили, что незачем так далеко ходить и что художник воспользовался гостеприимством Морелей и, должно быть, еще спит.
– Так разбудите его! – приказала она.
Он не заставил себя долго ждать. Через несколько минут он прибежал с растрепанными волосами, в наброшенном наспех дорожном плаще, послужившем ему домашним халатом.
– Во имя всех святых рая, Катрин, где вас, черт возьми, носило? Мы искали вас добрую половину ночи.
– Как будто вы не знаете! Во дворце, конечно.
– Я знаю, но где во дворце! Мы умирали от страха, и наши опасения увеличивались час от часу. Мы передумали все самое страшное.
– Что же?
– Подите угадайте! Вчера вы были в таком настроении, что я уже думал, не попали ли вы в тюрьму. Когда мы узнали от госпожи Симоны, что монсеньор не появился на королевском банкете, что он оставил гостей, сказавшись больным, и когда мне, его камердинеру, не удалось добиться аудиенции, я вообразил Бог знает что: герцог после холодной встречи с вами арестовал вас и приказал бросить в тюрьму, после чего он, разгневанный и несчастный, уединился, отказавшись от праздника и страдая от гнева и досады, что часто с ним случается. У меня даже промелькнула мысль, что он приказал вас убить.
– Так просто? Какое воображение! И вам в голову не пришла мысль, что я могла провести с ним ночь?
– Провести ночь с герцогом? Всю ночь?
– Всю ночь! Ян, только не надо уподобляться коту, нашедшему горшочек со сметаной. Этой ночью он был моим любовником, как прежде, но это в последний раз. Мы больше не увидимся. В некотором роде – прощание.
Ван Эйк пожал плечами:
– Какая глупость! Катрин, он вас любит и…
– О! Я знаю, что он любит меня. Я нашла тому слишком много подтверждений в розовой комнате, точной копии моей комнаты в Брюгге, за исключением того, что находится за панно. Мой друг, вам удается нарисовать не только то, что вы хорошо знаете, но и то, что вы никогда не видели! И, кажется, вы повторили этот подвиг пять раз? Мои поздравления!
Покраснев, как помидор, он бросил на нее возмущенный взгляд.
– Шесть! – возразил он. – Один портрет я сделал для себя и решил, что необязательно докладывать об этом герцогу. И скажу вам больше: я нисколько не сожалею об этом, признаюсь, что провел перед этими картинами самые упоительные моменты моей жизни!
Катрин, оглушенная, не веря собственным ушам, внимала страстной речи художника.
– Бог мой, все мужчины – сумасшедшие! Но безумнее вас я не встречала, если не говорить о вашем господине.
– Может быть! – мрачно ответил ван Эйк. – Но его безумие оплачено этой ночью вашим возвращением!
Катрин устало вздохнула:
– Ян, если вы так хотите, мы это обсудим позже. А теперь я уезжаю. Через час я должна покинуть город.
– Послушайте, это невозможно. Неужели я должен вам напоминать, что если вы провели ночь с герцогом, то я еще не удостоился чести видеть его? Мне надо с ним поговорить, ведь я его посланник, черт возьми!
– Я знаю это, но все равно должна немедленно уехать. Послушайте, Брюгге не так далеко. Не больше восемнадцати лье. Я могу проделать этот путь в сопровождении Готье и Беранже. Я вас подожду в вашем доме, вот и все! Теперь я пойду за мальчиками. Но что с вами? Вам плохо?
Ван Эйк действительно так покраснел, что стал таким же, как и его темно-пурпурная одежда.
– Катрин, я хотел сообщить вам это по приезде в Брюгге, вы не можете отправиться ко мне, тем более без меня!
– Почему? Вы дали такие строгие указания вашим слугам?
– Нет, не это. Я… я женат!
– Что? Вы…
– Да. Не прошло и трех месяцев после вашего отъезда, как по возвращении из Португалии я женился на Маргарите. Конечно, этот выгодный для меня брак – дело рук герцога, вознаграждение за выполненное поручение.
– Но почему вы об этом молчали? Это глупо! Мы такие старые друзья…
– Я знаю… но, понимаете ли, я не слишком доволен этим браком, хотя у меня есть дочь. Мы с женой не слишком ладим, и я предпочитаю не думать о ней. Я был так счастлив снова встретить вас! Мне показалось, что вернулось старое время…
– Ваша жена ревнива?
– Чрезмерно!
Он опустил голову, словно застигнутый врасплох подросток. Это было так смешно, что Катрин расхохоталась:
– Мой бедный друг! Но зачем в таком случае вы предложили мне свое гостеприимство?
– Если заранее предупредить жену, у вас не будет причины отказываться от моего крова. Она все-таки не мегера, и я имею право пригласить друга, находящегося в трудном положении. Мы поедем…
Она нежно прикрыла его рот рукой.
– Я и мои люди остановимся в гостинице «Ронс-Куроне». Это напомнит мне времена, когда мы с дядей Матье приезжали на ярмарку в Брюгге. Нам там будет хорошо.
