Биверли Бирн - Неугасимый огонь
– Ладно, завтра первым делом это прочту.
– Да, прочти, пожалуйста, – согласился Бенджамин. – Мне кажется, это чтение способно тебя увлечь. Во всяком случае, мне будет интересно узнать твое мнение об этих записях.
Роберт взял книгу с собой и положил ее на ночной столик, так и не открыв. Завтра будет достаточно времени на нее, решил Роберт.
Боже, как же хорошо оказаться снова дома, в своей комнате, в своей постели. Он прилег на кровать не раздеваясь… Уснуть Роберт не смог – книга манила его, искушала, несмотря на усталость. «Черт! – раздраженно выругался он, – пару страниц я все-таки прочту…»
«В чем дело? Что это такое?» – воскликнул глава дома Мендоза дон Мигель Антонио в день святого Михаила Архангела 1575 года.
Сегодня он был именинником, ему исполнилось пятьдесят лет. Его зрение было уже давно не то, что прежде и он старательно рассматривал, поднеся к носу, какой-то документ желтоватого цвета, поданный ему через стол молодым человеком.
«Кредитная расписка вашего дома на тысячу золотых дукатов», – пояснил молодой человек.
Сеньора, принесшего документ, звали Феликс Руэс Забан. Его род, как и Мендоза, жил в Кордове многие столетия. Но не в пример Мендоза их род не был богатым. Руэсы владели лишь несколькими виноградниками да небольшой винодельней. Недавно все это по наследству перешло к Феликсу, правда вместе с долгами. Но следовало добавить, что этот молодой человек был «с головой», что говорится, и обладал тонким деловым «нюхом».
«Я обнаружил этот документ в сундуке, в самом старом винном погребе», – объяснил он. «Осмелюсь утверждать, что мои предки были прекрасными виноделами, но никудышными делопроизводителями, весь архив находится в ужасном состоянии. Найти какой-нибудь документ практически невозможно».
«Ты что, специально искал это? – не удержался Мигель. – Откуда ты мог знать, что…»
«Я ничего не знал. Меня интересовал виноград, его урожаи в последние годы. Ну, а это…» – Он колебался. – «Это было счастливой случайностью».
Мигель Антонио Мендоза был совершенно другого мнения на этот счет. Тысяча дукатов – это уйма денег, даже для Мендоза. Эта «счастливая» находка пришлась ему не по душе… Он принялся вновь усердно рассматривать документ.
«Чернила выцвели», – ворчливо сообщил он Феликсу.
«Да, но прочесть можно». Руэс наклонился и стал пальцем водить по буквам, читая вслух. «Я, Бенхай бен Симон Мендоза даю Гильберту Руэсу Трасито, виноделу, кредит в тысячу золотых дукатов, которые он обязуется возвратить по первому моему требованию», – во весь голос читал он. – «Тут еще говорится: в знак особых заслуг – и подпись», – пояснил Феликс.
Мигель кивнул.
«Да, чья-то подпись здесь стоит».
«Вашего предка».
«Возможно. А как это сейчас проверить? Бенхай… Мне не известно это имя».
«Под подписью есть дата. Семнадцатое июня 1391 года».
«Вот оно как? Ну, конечно, если подписывали, то указали и дату. Это мало похоже на кредит, выданный законным главой семейства».
Молодой человек откинулся на кресло.
«Дон Мигель, я иногда почитываю историю. А вы разве нет?»
Палец Мигеля нетерпеливо застучал по черной поверхности письменного стола.
«Давай без намеков, прямо к делу».
«В июне 1391 года в Кордове поднялся крупный мятеж. Вся Худерия[7] была сожжена до тла». Феликс Руэс многозначительно уставился на дона Мигеля.
Ага, – понял Мендоза, – молодой человек решил напомнить ему о неприятном прошлом, о еврейских корнях рода Мендоза. Ну что ж, не было смысла отрицать эту общеизвестную истину.
«Полагаю, что для моих предков это был очень важный период для нашего рода», – признался Мигель.
«Может быть, этот Гильберто Руэс укрывал их? Они ведь уцелели, не правда ли?» – предположил Феликс.
Старик пожал плечами:
«Я не знаю подробностей. Разумеется, кто-то из рода Мендоза уцелел, ведь семья наша существует и поныне».
Феликс, после недолгого колебания, сунул руку в мешочек, который имел с собой и достал из него еще какую-то вещь.
«Это лежало вместе с бумагой».
Он протянул Мигелю странный предмет, похожий на медальон. Дон Мигель взглянул на него, взял вещь двумя пальцами и осторожно попробовал на зуб.
«Это золото, но какое отношение оно имеет ко мне?» В глазах дона Мигеля застыл вопрос.
«Я не знаю», – признался Феликс, «Но оно было аккуратно завернуто и лежало вместе с кредитной распиской, как я уже сказал. На нем что-то написано».
«Да, да», – нетерпеливо сказал Мигель, – «я сам вижу, но прочитать не смогу».
«Да никто не сможет, мне кажется… Простите меня… но… это написано на древнееврейском».
Мигель вздрогнул и отпрянул от медальона. Еретическое письмо в его собственном доме, в его собственных руках. Испанская инквизиция ныне не такая злобная, как прежде, тем не менее, если происхождение семьи…
«Я не разбираюсь в такой писанине», – громко произнес дон Мигель.
«Да не об этом речь! – воскликнул Феликс. – Просто, я полагаю, что эта вещица принадлежит Мендоза», – он не хотел сдавать своих позиций. «Не зря же ее положили вместе с распиской. Наверное, для того, чтобы она подтверждала ее подлинность».
Такое предположение звучало вполне правдоподобно и поэтому, на некоторое время, наступила тишина. Видимо Мигель обдумывал это. Феликс, не имевший опыта переговоров, каким обладал его пожилой оппонент, не выдержал первым.
«Я прошу оплатить долг, дон Мигель. Это мое право».
«Если это долг, то тогда конечно». Мигель встал, его рука осталась лежать на документе. «Мне бы хотелось разобраться в этом как следует и просмотреть свои архивы. Ты позволишь мне оставить это на денек-другой?»
На этот раз Феликс не колебался. В подобных из делах не доверять дому Мендоза было бы по меньшей мере глупо, ибо они были так же честны, как и всевластны. Мошенничеств дом Мендоза себе не позволял, так как бесчестная игра в делах в будущем могла им выйти боком.
«Конечно, вы можете оставить себе и документ, и это приложение к нему. Послезавтра я к вам приду».
Молодой человек откланялся, а дон Мигель Антонио так и остался стоять в задумчивости. Тысяча золотых дукатов… В другое время эта сумма показалась бы ему не больше, чем неприятный казус, хотя и довольно дорогой. Но сейчас было все гораздо сложнее. Дом Мендоза стоял на пороге кризиса, и эта претензия могла оказаться смертельной для их пошатнувшихся дел. И Богу было угодно, чтобы это случилось в день его, Мигеля Антонио рождения.
