Тереза Медейрос - Ваша до рассвета
– Нет, спасибо. Поскольку вы не планируете ходить за мной всю оставшуюся часть моей жизни, нарезая мне мясо и вытирая подбородок, мне лучше научиться делать это самому.
Бросив вилку, Габриэль потянулся к своему бокалу, надеясь, что щедрый глоток вина сможет исправить впечатление от его промашки, которая показала его таким неуклюжим мужланом. Но своим неловким и резким движением он добился только того, что опрокинул бокал. Ему не нужно было зрение, чтобы знать, что вино полилось на белоснежную скатерть и колени Саманты, ему было достаточно ее судорожного вздоха.
Он вскочил на ноги, гремучая смесь голода и расстройства заставила его потерять самообладание.
– Это безумие! Я лучше буду просить милостыню на улице, чем притворяться, что у меня есть надежда сойти за джентльмена! – Он грохнул кулаком по столу, на котором зазвенел фарфор. – Вы знаете, что раньше леди имели обыкновение конкурировать за привилегию рядом со мной сидеть за ужином? Что они соперничали за мое внимание так, словно были редкой и притягательной конфетой? Какая женщина захочет сидеть рядом со мной сейчас? Ей нечего было бы ждать от меня сейчас, кроме грубого рычания и полного подола кларета. Это в случае, если я по неосторожности не подожгу ей волосы раньше, чем подадут ужин!
Он вытер руки об скатерть, а потом сильно рванул ее на себя, смахивая на пол весь фарфор, весь хрусталь и все тщетные усилия Саманты.
Габриэль почувствовал спиной, что в столовую вбежали слуги.
– Все в порядке, Беквит, – спокойно сказала Саманта. Дворецкий, должно быть, заколебался, поэтому она добавила непререкаемым тоном, – Я за всем прослежу.
Беквит и слуги ушли, оставив их в одиночестве. Габриэль с покрасневшим лицом и тяжело дыша, стоял во главе стола. Он хотел, чтобы Саманта набросилась на него, сказала, каким монстром он стал. Он хотел, чтобы она сказала, что никто ему не поможет, что у него нет никакой надежды. Возможно, тогда он бы смог прекратить свои попытки, перестал бы бороться…
Вместо этого он почувствовал, как ее плечо коснулось его бедра, когда она опустилась на колени у его ног.
– Как только все здесь уберу, – мягко сказала она сквозь приглушенный звон битого стекла и фарфора, – Я пошлю за новыми тарелками.
Ее полное спокойствие, не позволяющее ему лишить ее самообладания, только еще сильнее разозлило его. Нащупав ее запястье, Габриэль схватил его и прижал к своей вздымающейся груди. – Кажется, вы отлично преуспели, защищая наивных дураков, которые служат королю и стране, даже больше, чем защищаете саму себя. У вас нет сердца? – уколол он ее. – И совсем нет чувств?
– О, у меня есть чувства! – парировала она. – Я чувствую каждый жгучий удар, сходящий с вашего языка, каждое язвительное замечание. Если бы у меня не было чувств, я, конечно же, не стала бы тратить целый день на попытки сделать ужин приятным для вас. Я не стала бы вставать на рассвете, чтобы расспросить вашего повара о ваших любимых блюдах. Я не стала бы тратить все утро на прочесывание леса в поисках грибов посочнее. И уж конечно не стала бы тратить остальную часть дня, решая, какой фарфор должен украшать ваш стол – Вустерский или Веджвудский. – Габриэль ощущал, что ее стройное тело дрожит от избытка эмоций. – Да, у меня есть чувства. И еще у меня есть сердце, милорд. У меня просто нет намерения позволить вам разбить его!
Она выдернула руку из его захвата, и Габриэль почувствовал на руке что–то горячее и мокрое. Он услышал хруст осколков под ее быстрыми шагами, потом звук хлопнувшей двери.
Точно зная, что находится в полном одиночестве, Габриэль коснулся языком тыльной стороны ладони и ощутил соленые капли.
Тяжело сев на стул, он опустил голову на руки.
– Она права в одном, ты глупый чурбан, – пробормотал он, обращаясь к самому себе. – Тебе безусловно нужны уроки по ведению светской беседы за ужином.
Прошло довольно много времени, прежде чем Габриэль почувствовал, что теплая рука опустилась на его плечо.
– Милорд? Я могу вам помочь? – Голос Беквита дрогнул, словно он уже готовился к резкой отповеди.
Габриэль медленно поднял голову.
– Вы знаете, Беквит, – сказал он, оборачиваясь и накрывая рукой руку преданного слуги. – Я думаю, что только вы и можете.
Глава 12
«Моя дорогая Сесиль,
Не могу сказать, какое я испытал облегчение, узнав, что Вы восхищаетесь в мужчине смелостью…»
* * *
Саманта дулась.
Она не слишком умела это делать. Ребенком ей редко приходилось прибегать к капризам, чтобы получить желаемое. Обычно милой улыбки и логического аргумента было достаточно, чтобы выпросить у родителей то, что она хотела. Но сейчас у нее не было никакой надежды получить желаемое.
Три дня она почти не выходила из спальни, за исключением обедов вместе со слугами на кухне. И всякий раз она брала с собой книгу. Если кто–то и показывал всем своим видом, что хочет заговорить с ней, она утыкалась носом в книгу, пока ее не оставляли в покое, и ловила на себе краем глаза продолжительные взгляды и обеспокоенные вздохи.
Она знала, что ведет себя как ребенок, что, не выполняя свои обязанности, она дает Габриэлю совершенно законную причину послать своему отцу сообщение через Беквита и добиться ее увольнения. Но она сейчас не могла заставить себя ухаживать за ним.
Ее настроение не улучшило понимание того, что он избегает ее так же искусно, как и она его. Очевидно, что даже простая мысль о случайном столкновении с ней была ему настолько противна, что он приказал запирать двери гостиной всякий раз, когда он находился там. Саманта проходила мимо этих дверей, решительно игнорируя залпы странных ударов и иногда прорывающиеся ругательства, которые достигали ее ушей.
Беквит и миссис Филпот казались совершенно безразличными к ее страданиям. Дважды она заставала их в каком–то укромном уголке болтающими на самые отвлеченные темы. Они виновато захлопывали рты в ту же минуту, как видели ее, и разбегались, бормоча о таких неотложных делах, как полировка супового половника или проверка количества крахмала, которым Мэг накрахмаливает скатерти и салфетки. Саманта предполагала, что они обсуждали, как лучше всего сообщить ей, что ей стоит начать подыскивать себе другую работу.
Она обнаружила, что ей стало очень трудно заснуть. На третью ночь после ссоры с Габриэлем она лежала в постели и хмуро смотрела в потолок, когда живот у нее начал урчать от голода. Поскольку она уже провела полночи в попытках заснуть, она решила спуститься вниз и стянуть кусок холодного пирога с опустевшей кухни.
