Патриция Райан - Солнце и луна
Но Олдос, одурманенный вожделением, уже мало что сознавал. Он просто не мог не тереться об эту прохладную, мягкую ладонь…
Резкая боль в ягодице тотчас привела его в чувство. Маргерит стегнула его еще и еще раз.
– Как ты смел, ослушаться, раб?!
Она хлестала и хлестала, и чем сильнее становилась боль, тем острее становилось и наслаждение. Олдос ощутил приближение, оргазма.
Скрипнули кожаные петли двери, по тростнику захрустели легкие шаги.
– Олдос! – окликнул нежный женский голос.
Филиппа! Она все-таки пришла! Слава Богу, что полог опущен! Возможно, если они оба затаятся, она уйдет…
Маргерит снова занесла хлыст и со свистом опустила его на покрасневшие, припухшие ягодицы.
– Олдос, что с тобой?
Вне себя от ужаса, он начал извиваться в своих путах.
Полог раздвинулся – и он увидел Филиппу, стоящую словно ангел, спустившийся в преисподнюю. В восхитительном неглиже, с черными, как ночь, распущенными волосами, со своими бездонными глазами она была неописуемо прекрасна. И эти глаза сразу рассмотрели и красные рубцы на обнаженных ягодицах, и смеющуюся Маргерит с занесенным хлыстом. Филиппа молча прижала ладонь ко рту.
– Не хотите принять участие? – невозмутимо спросила Маргерит, протягивая ей хлыст рукояткой вперед.
Филиппа отпрянула и выпустила полог. Слышно было, как она поспешно покидает комнату.
– Филиппа! – завопил Олдос во всю мощь легких. – Постой, дорогая! Это все ничего не значит! Ты для меня одна в целом свете!
– Очевидно, нет, – заметила Маргерит, сматывая в мягкий клубок два оставшихся шнура. – Иначе я не была бы здесь.
– Я должен ей объяснить…
– Я бы с удовольствием слушала и дольше, но правила требуют, чтобы ты не подавал голоса.
Олдос открыл, было, рот для протеста, но тот был заглушён ловко вставленным кляпом. Слезы стыда покатились из его глаз, он захлопал ресницами, смаргивая их.
– Не утруждайся, – промурлыкала Маргерит, занося хлыст. – Ты прольешь еще немало слез до конца этой ночи.
Глава 14
Миновала еще неделя.
На Иванов день гости замка Холторп, Филиппа в том числе, сидели за раскладными столами на лугу неподалеку от замка.
– Вообрази себе, – вдруг сказала Клер Маргерит де Роше, – сюда приближается верхом настоящий мужчина. Он никак не может держать путь в Холторп!
– Должно быть, заблудился, – лениво предположила ее подруга и наперсница.
– Ах, как кстати! Я охотно укажу ему дорогу, – промурлыкала Клер.
Любопытство заставило Филиппу проследить их взгляды. Глядя против солнца, она не сразу сумела различить детали, заметив лишь, что по дороге и впрямь рысью едет какой-то статный всадник. Присмотревшись, она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.
Хью!
Он выглядел так же, как в день их первой встречи: небритый, загорелый, с растрепанными ветром белокурыми волосами и интригующей серьгой в правом ухе. И одежда на нем была та же самая – кожаная солдатская куртка, кюлоты и грубые сапоги, – так одеваются, должно быть, разбойники и грабители. В нем была та же дикая сила, что и в наемных ландскнехтах, которые охраняли загадочный груз Орландо. На фоне расфранченных, изнеженных гостей леди Клер Хью, в самом деле, выглядел настоящим мужчиной.
Приблизившись, он нашел в пестрой толпе Филиппу и уже не сводил с нее взгляда. Глаза у него были в точности такие, какими она их помнила, – зеленые и глубокие, как пронизанные солнцем воды. Он смотрел без улыбки, тяжелым испытующим взглядом, который, однако, породил в Филиппе волну сладостной дрожи. Ее как будто коснулась его широкая, загрубевшая ладонь.
Клер и Маргерит тем временем препирались из-за незваного гостя.
– Он мой! Я первая его заметила.
– Подумаешь!
– Говорю тебе, сначала я, а уж потом ты.
– Может, повозимся втроем? По виду он вполне способен на совесть отделать нас обеих.
– Ах, какая жалость, какая жалость… – протянул Тристан де Вер. – Не похоже, чтобы он был падок на мальчиков, не то я бы охотно примкнул к вашим забавам.
Филиппа подавила улыбку: Тристан вышел из мальчишеского возраста лет сорок назад. Он ей, в общем, нравился, она даже находила его по-своему привлекательным, невзирая на большие уши и прямо-таки гигантский нос.
Его глаза неизменно смеялись из-под длинных прядей седеющих волос.
Олдос наконец соизволил следом за другими повернуть голову.
– Нет, только не это! – простонал он, разглядев всадника.
– Как, ты его знаешь? – удивилась Клер.
– Да, дьявол меня забери! – рявкнул он, забывая о своем показном благочестии и клерикальном облачении. – Это муж Филиппы!
Олдоса можно было понять. Его отношения с Филиппой оставались натянутыми с той самой ночи, когда она застала его с Маргерит де Роше. Появление Хью еще больше осложняло ситуацию.
Наутро Олдос подстерег Филиппу и принес свои горячие и многословные извинения. По его словам, Клер сыграла с ним грязную шутку, намеренно вручив записку не той, кому она предназначалась. Все то низкое, сказал он, что заложено природой в каждом мужчине, всколыхнулось в нем под нажимом этой дьяволицы, Маргерит де Роше. Он пал, прискорбно пал, но это не значит, что его страсть к Филиппе угасла. Он обожает ее столь же сильно, как и прежде.
В ту ночь Филиппа намеревалась разыграть оскорбленное достоинство, но то, что явилось ее взгляду на кровати Олдоса, потрясло ее так, что все отрепетированные упреки вылетели из головы. С минуту она глупо хлопала глазами, потом бежала прочь, унося в памяти сцену, которую предпочла бы забыть. Лишь к утру ей удалось опомниться настолько, чтобы сурово отчитать Олдоса за «неверность» и потребовать, чтобы он заново завоевал ее «любовь». В результате он махнул рукой на условности и всю неделю на глазах у всех осыпал ее знаками внимания и не роптал по поводу того, что ему было отказано даже в поцелуях. Это позволило Филиппе остаться в стенах замка и продолжать расследование, по-прежнему, увы, безрезультатное. Она поощряла ухаживания Олдоса (иначе он выставил бы ее из Холторпа), держа его при этом на расстоянии.
Этой ночью, разбуженная духотой, Филиппа подошла к амбразуре окна подышать свежим воздухом и услышала в соседней комнате голоса. Сначала раздавались тихие мужские стоны, время от времени переходящие во всхлипывания, потом прерывистый голос Маргерит произнес: «Ну же, мой сладкий, не напрягайся… расслабься, и тебе будет не так больно… я же знаю, тебе это по душе…»
Филиппа ни, словом не упомянула об этом. Уважающая себя женщина не потерпела бы такого очевидного обмана, а ей было не с руки давать Олдосу полную отставку. Кстати, он даже не заподозрил, что записку под дверь Маргерит де Роше сунула сама Филиппа. Он не поверил Клер, которая категорически отрицала свою вину, хотя и сожалела, что столь пикантная мысль не пришла ей в голову. Их отношения стали с тех пор еще прохладнее.
