Филиппа Грегори - Земля надежды
Вооруженные группы маршировали по дорогам, расталкивая пешеходов и требуя, чтобы те кричали: «Ура! За короля!» Но тут же на другой дороге появлялась группа, выкрикивающая: «Ура! За Пима![7] Долой епископов! Долой королеву-католичку!»
Когда Джон увидел, что две такие группы двигаются навстречу друг другу, он испугался, что его втянут в драку, и вместе с лошадью укрылся в боковой улочке.
Но роялисты перешли на одну сторону улицы, будто торопились по очень срочному делу, которое заставило их быстренько исчезнуть. Противники старательно сделали вид, что не заметили их, и не стали за ними гнаться.
Джон посмотрел на эту картину и понял, что никто, как и он сам, не готов к открытому столкновению. Скандалисты на улице даже потасовки не хотели, не то что настоящей войны. Он подумал, что страна наверняка полна именно такими людьми, такими же, как он, как честный парламентарий из Йовила. Все они понимали, что находятся во власти перемен, и все хотели принять участие в этих переменах, все хотели поступить правильно, но были очень, очень далеки от понимания того, что же правильно.
Отец Джона знал бы. Он был бы за короля. У отца Джона была та самая несгибаемая вера, которой его сын так и не научился.
Джон поморщился, подумав, насколько силен был его отец отсутствием сомнений и насколько глубоко погряз он сам в многочисленных сомнениях. В итоге он все еще оплакивал одну женщину, почти влюбился в другую и женился на третьей. Будучи на службе короля, в глубине сердца был на стороне оппозиции. И получалось, что он постоянно разрывался между всеми.
Вокруг дворца Уайтхолла толпы были еще гуще. У ворот стояли вооруженные стражники с угрюмыми и мрачными лицами, сжимая в руках перекрещенные пики.
Джон, подъехав к постоялому двору, оставил лошадь в конюшне и в толкотне и давке пешком вернулся ко дворцу.
Толпа представлял собой все ту же странную смесь людей. Были там попрошайки, нищие, калеки в лохмотьях и старых потрепанных ливреях, которые собрались там, чтобы покричать, а может, и получить несколько монет за продажную верность тому, кто заплатил.
Были там и рабочие, и женщины, и подмастерья с ремесленниками, и рыночные торговцы. Были и одетые во все черное серьезные проповедники церквей индепендентов и сектантов, были богатые купцы и люди из Сити, которые сами в драку не полезли бы, но сердца их жаждали борьбы.
Были там и матросы с кораблей, стоявших в порту. Они тоже кричали в поддержку парламента, потому что обвиняли короля и его французскую жену в бездействии по отношению к пиратам Дюнкерка. Были там и обученные отряды солдат, кое-кто из них пытался навести порядок и собрать всех своих вместе, а кое-кто впадал в неистовство и начинал вопить, что они все готовы умереть за права парламента.
Вся эта пестрая толпа орала и вопила на все лады, от свиста и шиканья тех, кто сам не знал, за что выступает, до упорядоченных выкриков тех, кто, наоборот, прекрасно понимал, чего хочет: «Долой епископов! Долой королеву!» И самый последний призыв, появившийся после того, как король явился в палату общин с мечом: «Долой привилегии!»
Джон пробрался в передние ряды толпы, прямо к воротам дворца Уайтхолла и крикнул, обращаясь к стражнику и пытаясь перекричать шум:
— Джон Традескант! Садовник короля!
Стражник чуть подвинулся, Джон поднырнул под пику и вошел.
Старый дворец Уайтхолл был самым беспорядочным из всех королевских дворцов, сплошная путаница из зданий, дворов и садов, то там, то здесь украшенных статуями и фонтанами, оживленных пением птиц. Джон, надеясь встретить знакомое лицо, направился к королевским покоям. Завернув за угол, он остановился как вкопанный, потому что столкнулся почти лоб в лоб с самой королевой.
Она бежала, плащ развевался у нее за спиной, в руках она держала ларец с драгоценностями. За ней мчался король, в руках у него был походный пюпитр для бумаг. А за ним неслись дюжина слуг и служанок, и каждый тащил в руках то, что мог унести. А за ними следовали две няньки с двумя младшими королевскими детьми на руках. Пятилетняя принцесса Елизавета торопилась изо всех сил, стараясь не отставать, а оба молодых принца, Карл и Иаков, замыкали процессию.
Когда королева заметила его, Джон упал на колени, но она бросилась к нему и сунула ему в руки ларец.
— Садовник Традескант! — воскликнула она. — Возьми это!
Она повернулась к королю.
— Мы должны подождать! — настаивала она. — Мы должны смело взглянуть в лицо этому сброду! Мы должны их запугать!
Король потряс головой и жестом показал ей, что надо двигаться дальше. Она неохотно побежала впереди него.
— Я г…говорю тебе, они все взбесились! — кричал король. — Мы должны выбираться из Сити! Здесь не осталось ни одного преданного сердца. Они все сошли с ума. Нам нужно добраться до Хэмптон-Корта и подумать, что мы будем делать дальше! Там нужно будет вызвать солдат и посоветоваться.
— Мы пугаемся собственной тени, как дураки! — завизжала она. — Мы должны встретиться с ними лицом к лицу и подавить их! Иначе мы так всю оставшуюся жизнь и будем убегать!
— Мы п…пропали! — закричал он. — П…пропали! Ты что, думаешь, я хочу, чтобы тебя судили за измену? Ты что, думаешь, я хочу увидеть твою голову на пике? Ты что, думаешь, я хочу, чтобы этот сброд схватил тебя и детей вот прямо сейчас?
Джон присоединился к свите слуг, бегущих за королевской четой к конюшне. Всю дорогу их ссора становилась все более и более неразборчивой, по мере того, как ее французский акцент от ярости становился все заметнее, а его заикание все усиливалось от страха. Когда они добрались до конюшен, королева была вне себя от ярости.
— Трус! — гневно прошипела она. — Если ты сейчас уедешь из этого города, ты навсегда потеряешь его. Конечно, легче убежать, чем попробовать вернуть утраченные позиции. Ты должен показать им, что ты не боишься.
— Я… я… ничего не боюсь!
Он распрямил спину.
— Н…ничего! Но прежде чем делать что-то, я должен быть уверен, что ты и дети в безопасности. И именно вашу безопасность, мадам, я пытаюсь обеспечить в данную минуту. А о себе я не беспокоюсь! Н…ничуть!
Джон протиснулся вперед и поставил ларец с драгоценностями на пол кареты. Все происходящее снова продемонстрировало ему странную смесь робости и горделивости в характере короля. Даже в эту минуту, когда толпа колотила в ворота дворца, они оба разыгрывали все те же роли в своем бесконечном маскараде. Даже сейчас казалось, что они не совсем реальны.
Джон оглянулся. Слуги выглядели как зрители величественной пьесы. Никто не торопил события, никто не говорил ни слова. Единственными актерами были король и королева. В их пьесе были и потрясающий романтизм опасности, и героизм, и проигранное дело, и внезапное бегство.
