Элизабет Торнтон - Если полюбишь графа
– Все будет как в добрые старые времена, – сказала она задумчиво и окинула графа проницательным взглядом, отметив про себя его отличную воинскую выправку.
– Значит, ты отправляешься?
– А ты сомневался? – вопросом на вопрос ответила миссис Дьюинтерс хрипловатым голосом.
– Ты хороший агент, Мария, – заметил граф.
– Как бы я ни восхищалась тобой, Гарет, мое участие в военных действиях – личное дело. Ты ведь знаешь, что произошло с моей семьей в Испании. Я никогда этого не забуду и не хочу забывать.
– Значит, это нечто вроде личной вендетты?
– Не стоит говорить со мной столь насмешливо и надменно. А как насчет твоих мотивов? Ты не заинтересован в победе? Я часто гадала, что вовлекло тебя в такую деятельность.
– Личная заинтересованность. Мне внушают отвращение грандиозные планы этого маленького человечка, сделавшего себя императором Европы. Сегодня – Франция, завтра может наступить очередь Англии. К тому же ты ведь отчасти француженка, Мария. Не думаю, что ты можешь видеть вещи в таком же свете, как я.
– И это вызывает у тебя подозрения? Ты забываешь, что мой муж был испанцем, как и сын.
На лицо миссис Дьюинтерс набежала тень, и она отвернулась.
Зная, что Мария презирает внешние проявления сочувствия, Рэтборн взял перчатки и собрался уходить.
– А как насчет Дейрдре? – вдруг спросила миссис Дьюинтерс, когда он уже дошел до двери. – Что подумает она?
Рэтборн обернулся и посмотрел на нее выразительным взглядом.
– Ничто из прошлого не должно ее коснуться, ни малейшего намека на роли, которые мы с тобой будем вынуждены играть в следующий месяц и до тех пор, пока все не будет кончено.
– Понимаю, – ответила Мария, безуспешно пытаясь скрыть боль, которую причинили ей слова графа.
Когда Гарет вошел в Рэтборн-Хаус, его вдруг охватило нехорошее предчувствие. Мать встретила его холодной улыбкой и коротко сообщила о том, что О'Тул дожидается его в кабинете.
Гай Лэндрон как раз приблизился к кабинету, когда из дверей выходил О'Тул.
– Черт возьми всех женщин, чтобы им сгореть в аду! – отчаянно ругался он. – Черт возьми всех этих лживых сук! И подумать только – она мне нравилась!
Лэндрон с опаской открыл дверь кабинета и остановился на пороге. Граф стоял к нему спиной, в задумчивости глядя в окно. Гай вошел, осторожно притворив за собой дверь.
– Гарет, что случилось? – спросил он, пытаясь не выдать голосом беспокойства, вызванного новым и неожиданным поворотом дел.
– Она обвела меня вокруг пальца и сделала это по-королевски! – ответил Рэтборн с чувством, потом добавил с горькой усмешкой: – Удивляюсь, и как это правительство его величества полагается на созданную мной шпионскую сеть! Господи! Каким глупцом она меня выставила!
– Где она?
– На пути в какое-то Богом забытое захолустье в Шотландии. Так сказала горничная леди Фентон О'Тулу. Эта чертовка отправилась в Хенли вместо Дейрдре.
– А как насчет Сен-Жана? Он что-нибудь знает?
– Его не могут разыскать. Не сомневаюсь, что он умчался в Шотландию вместе с Дейрдре.
– Что ты собираешься делать?
– А что я могу сделать? Ничего! Гарет помолчал, а затем зло добавил:
– Надеюсь, что никогда больше ее не увижу! Его лицо было похоже на безжизненную маску.
– Уничтожь составленное мной завещание, Гай!
– Конечно.
– Но сделай приписку к оригиналу на случай, если Дейрдре... – Рэтборн засмеялся, затем отвернулся к окну и бросил через плечо: – Если Дейрдре родит ребенка в следующие девять месяцев, я хочу, чтобы большая часть моего состояния досталась сыну или дочери.
Наступило тягостное молчание. Когда Лэндрон наконец обрел дар речи, голос его был хриплым от гнева:
– Что, черт возьми, ты с ней сделал, Гарет?
Эти слова словно прорвали плотину сдерживаемого гнева. Рэтборн подскочил к Лэндрону. Лицо его было искажено злобой, глаза пылали, как горящие угли:
– Мне плевать на то, что она не хотела этого, хотя не понимаю, почему я тебе говорю об этом. Какого черта! Ты не мой духовник! И то, что ты собрал в своем досье на Дейрдре Фентон, оказалось правдой. Эта чертова сука и вправду не имеет сердца. Она не умеет любить. Она неподвластна этому чувству!
Рэтборн пытался взять себя в руки и, когда успокоился, произнес:
– А теперь сделай приписку к завещанию и больше никогда не спрашивай меня о моем отношении к Дейрдре Фентон.
На лице Лэндрона отразилось смятение.
Слова, сказанные другом, страдальческое выражение его лица, страсть, отголосок пережитого другой ночью, в канун их отъезда в Испанию пять лет назад, – все это обрушилось на него.
Но тогда он еще не был знаком с Дейрдре.
– Эта девушка неравнодушна к тебе. Я это знаю, – сказал Лэндрон со спокойной уверенностью.
Рэтборн ответил звоном стаканов на соседнем столике, обрушившихся на пол от яростного взмаха руки. Хрусталь брызнул по всему ковру, и вино тут же пропитало его. Граф стоял, глядя на осколки стекла, затем поднес устало руку к глазам и потер их:
– Пусть будет как есть, Гай. Не хочу больше ни о чем говорить. Дейрдре уехала, и теперь ее недостать. В прошлый раз это была Ямайка, теперь Шотландия. У меня нет ни времени, ни желания гоняться за ней. Сейчас моя судьба в Европе.
Лэндрон отчаянно пытался найти слова, способные утешить друга.
– Я приеду к тебе в Брюссель, как только смогу, – наконец сказал он.
– Что? Конечно. Нет причины, почему ты не можешь сейчас побыть со мной. Это будет для меня утешением.
Рэтборн умолк. Постояв еще немного, Лэндрон вышел, пообещав, что к рассвету подготовит завещание.
За окном сгущались сумерки. У парадного подъезда лакеи, стоя на ненадежных приставных лестницах, пытались зажечь фонари. Рэтборн выглянул в окно и уставился вдаль невидящим взглядом. Неожиданно он почувствовал, что глаза его увлажнились.
Тоска накатила на него удушающей волной.
Он ввязался в игру и проиграл. Самое смешное заключалось в том, что игра не стоила свеч, но он этого не понял. Теперь Гарет это сознавал, но сознание не умаляло его тоски и чувства утраты. Ему показалось, что это чувство сопровождало его всю жизнь. Если он сильно чего-то желал, это ускользало от него. Лучше уж не желать ничего.
Впервые за долгое время вернулись воспоминания об Эндрю. Брат был младше Рэтборна на два года. Он был и светочем жизни для матери. Беспечный, бурный, азартный и склонный к риску. Смерть Эндрю отняла у Рэтборна не только брата, но и мать. Ко времени, когда произошел несчастный случай, Гарет давно свыкся с ее равнодушием. Возможно, он всегда был нелюдимым и трудным ребенком, как ему постоянно доводилось слышать о себе, но его защитный панцирь треснул под потоком оскорблений, которые обрушила на него мать в день похорон Эндрю. Конечно, она была вне себя от горя. Однако и потом примирения между матерью и сыном так и не произошло.
