Диана Гэблдон - Чужеземец
Мне показалось, что прошла вечность прежде, чем дверь снова открылась и в комнату вошла Гейли, как всегда, хладнокровная и невозмутимая, держа в руках кусочек угля.
— Нам придется профильтровать отвар, — бросила она, словно продолжая разговор. — Думаю, мы пропустим его через уголь, завернутый в муслин. Так будет лучше всего.
— Гейли, — нетерпеливо сказала я. — Не испытывай меня. Что там с подручным кожевника?
— А, это. — Она небрежно двинула плечом, но в уголках ее рта заиграла лукавая усмешка. Потом Гейли перестала притворяться и расхохоталась.
— Жаль, что ты меня не видела, — хихикала она. — Я была ужасно хороша, и мне не стыдно в этом признаться. Вся из себя женственная доброта, и подобающая жене забота, и чуть-чуть материнской жалости. «Ах, Артур», — начала изображать она, — «если бы наш с тобой союз был благословлен» — вообще не так уж много шансов, если бы меня кто спросил, — сказала вдруг Гейли, сбросив на минутку трогательную маску и мотнув головой в сторону полок с травами, — «ах, что бы ты чувствовал, мой ненаглядный, если бы твоего сына вот так схватили? Нет никаких сомнений, что мальчика толкнул на воровство исключительно голод. Ах, Артур, неужели ты не найдешь в своем сердце милосердия, ты, дух правосудия?» — Тут Гейли плюхнулась на табурет, заливаясь смехом и колотя себя кулаком по ноге. — Какая жалость, что тут нет театра и негде играть!
Шум толпы снаружи изменился, и я, не обращая внимания на похвальбу Гейли, подошла к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
Толпа раздалась, и из дома, медленно шагая между священником и судьей, вышел подручный кожевника. Артур Дункан буквально раздулся от собственной доброты. Он шел, кивая и кланяясь наиболее высокопоставленным участникам этого сборища. Отец Бэйн, напротив, больше всего напоминал сердитую картофелину, его смуглое лицо было перекошено от негодования.
Небольшая процессия добралась до середины площади, и деревенский тюремщик, некто Джон Макрэй, выступил из толпы им навстречу. Этот персонаж был одет так, как подобало при его должности — серьезно и элегантно, в темные бриджи и камзол, и даже при серой бархатной шляпе (временно снятой с головы и спрятанной от дождя под камзолом). Как выяснилось, он не являлся, как я предположила поначалу, только деревенским тюремщиком, просто в настоящий момент исполнял его функции. Главным образом на него возложили обязанности констебля, таможенного инспектора и, при необходимости, палача, а название его должности по-гаэльски происходило от слова «ложка». Эта деревянная ложка свисала с его пояса, и он имел право черпать ею свою долю зерна из каждого мешка на рынке в четверг — так оплачивалась его должность.
Все это я выяснила у самого тюремщика. Всего несколько дней назад он приходил в замок узнать, не смогу ли я вылечить панариций у него на большом пальце. Я вскрыла его стерильной иглой и перевязала, приложив мазь из подорожника. Макрэй показался мне тогда застенчивым человеком с приятной улыбкой и тихим голосом.
Теперь на его лице не было и следа улыбки — лицо Макрэя выражало приличествующую ситуации суровость. Разумно, подумалось мне — кому понравится ухмыляющийся палач?
«Негодяя» поставили на постамент в центре площади. Мальчик выглядел бледным и перепуганным, но не шевелился, пока Артур Дункан, судья прихода Крейнсмир, вытягивался, превращая свою пухлость в некоторое подобие достоинства, и готовился вынести приговор.
— К тому времени, как я пришла, этот болван уже во всем сознался, — произнес голос у меня над ухом. Гейли с интересом смотрела через мое плечо. — Так что я не могла полностью его освободить. Но все-таки добилась самого легкого наказания — всего час у позорного столба и одно прибитое ухо.
— Одно прибитое ухо! Прибитое к чему?
— Ясное дело, к позорному столбу. — Она бросила на меня полный любопытства взгляд, но тут же отвернулась к окну, чтобы понаблюдать за исполнением легкого приговора, которого добилась благодаря своему милосердному вмешательству.
Вокруг позорного столба толпилось столько народа, что «негодяя» почти не было видно, но вот толпа подалась назад, чтобы пропустить тюремщика и дать ему возможность прибить ухо. Парнишка, мертвенно-бледный и очень маленький в колодках позорного столба, крепко зажмурился и сидел так, содрогаясь от страха. Когда гвоздь пробил ему ухо, он закричал пронзительным, тонким голосом, слышным даже через закрытые окна, и я тоже содрогнулась.
Мы отвернулись, так же, как и большинство зрителей на площади, но я не могла удержаться и время от времени вставала, чтобы выглянуть в окно. Проходившие мимо гуляки останавливались, чтобы швырнуть в мальчика комком грязи да поглумиться над ним; иногда подходили более серьезные односельчане, пользуясь случаем, чтобы наставить преступника на путь истинный несколькими тщательно подобранными словами упрека и совета.
До позднего весеннего заката оставалось еще не меньше часа. Мы пили в гостиной чай, когда раздался стук в дверь, извещая о посетителе. Из-за дождя день был таким темным, что трудно было определить положение солнца. Однако дом Дунканов мог похвалиться часами — замечательным изобретением с ореховыми панелями, медным маятником и циферблатом с нарисованными на нем поющими херувимами. Стрелки показывали половину шестого.
Девушка из буфетной открыла дверь в гостиную и бесцеремонно заявила:
— Сюда.
Джейми Мактавиш машинально пригнулся, входя в дверь. Его яркие волосы потемнели от дождя, сделавшись цвета древней бронзы.
Из-за дождя он надел старый, сомнительного вида камзол, а подмышкой нес свернутый плащ для верховой езды из тяжелого зеленого бархата.
Я встала и представила его Гейлис. Джейми вежливо кивнул.
— Мистрисс Дункан, миссис Бичем. — Он махнул рукой в сторону окна. — Я смотрю, у вас тут кое-что произошло.
— Он все еще там? — спросила я, посмотрев в окно. Сквозь залитые дождем ромбы окон просматривались только темные очертания фигуры мальчика. — Он, должно быть, насквозь промок.
— Промок. — Джейми встряхнул плащ и протянул его мне. — Каллум решил, что вы тоже промокнете. У меня были дела в деревне, поэтому он послал со мной плащ для вас. Домой поедем вместе.
— Очень любезно с его стороны, — рассеянно произнесла я, думая о подручном кожевника. — Долго ему там еще оставаться? — обратилась я к Гейлис. — Ну, мальчику у позорного столба, — нетерпеливо добавила я, видя ее непонимающий взгляд.
— А, этому, — протянула она, нахмурившись от того, что я вновь затронула такую неинтересную тему. — Я же тебе говорила — час. Тюремщик как раз сейчас должен его освободить.
