Сара Маклейн - Распутник
В конце концов, он же ее муж!
Может быть, он этой дверью воспользуется.
В ней что-то затрепетало, что-то, чего она не могла опознать. Скорее всего страх.
Возбуждение.
Приключение.
— Я уверена, он не будет против того, что вы здесь спите, миледи. Он не часто ночует дома.
Пенелопу снова бросило в жар.
— Понятно, — повторила она.
Он спит где-то еще. С кем-то еще. Черт бы его побрал!
— Спокойной ночи, миледи.
— Спокойной ночи, Элис.
Девочка вышла, а Пенелопа осталась стоять, глядя на дверь с нестерпимым любопытством. Что же за ней скрывается? Любопытство не прошло, когда принесли сундуки, а следом ужин, простой, но сытный — свежий хлеб, сыр, горячая ветчина и чудесное ароматное чатни. Любопытство глодаю ее, пока она насыщалась, и пока наконец-то прибывшая камеристка разбирала сундуки и доставала самые необходимые вещи, и пока мальчики наполняли ей ванну, и пока она купалась, и вытиралась, и одевалась, и безнадежно пыталась написать письмо кузине Кэтрин.
Когда часы пробили полночь и Пенелопа поняла, что день ее свадьбы и первая брачная ночь пришли и ушли, любопытство сменилось разочарованием.
А затем раздражением. Взгляд словно приковался к этой дурацкой двери красного дерева. Пенелопа рассматривала ее, чувствуя, как ее охватывает гнев, разбавленный смущением. И в какую-то долю секунды она вдруг приняла решение — подошла к двери и рывком распахнула ее, всматриваясь в зияющую темноту.
Слуги знают, что сегодня ночью он не вернется, иначе разожгли бы у него огонь в камине. Только она одна его и ждала. Единственная, кто думал, что, может быть, их первая брачная ночь станет чем-то... большим.
Глупая Пенелопа.
Он никогда не хотел на тебе жениться.
Он женился только ради Фальконвелла. Почему ей так сложно об этом помнить? Она проглотила вставший в горле ком, сделала глубокий вдох. Нет, расплакаться она себе не позволит. Только не сегодня. Не в этом новом доме, не с его любопытными слугами. Не в первую брачную ночь.
Первую ночь в качестве маркизы Борн, вместе со свободой, которую дарует этот титул.
Так что нет, плакать она не будет. Наоборот, устроит себе приключение.
Пенелопа зажгла большую свечу с ближайшего столика и в пятне золотистого света вошла в комнату. Осмотрела длинную полку, до отказа забитую книгами, и мраморный камин с двумя большими, прелестными, удобными креслами перед ним. Задержалась у камина, чтобы как следует рассмотреть огромную картину, висевшую над ним. Подняла свечу, освещая хорошенько пейзаж.
Вспыхнуло узнавание.
Это Фальконвелл.
Не дом, а земля. Покатые холмы, расступившиеся, чтобы дать место прекрасному сверкающему озеру, отмечавшему западную границу роскошных зеленых владений, жемчужины Суррея. Земля, на которой он когда-то родился.
Он просыпается в Фальконвелле.
Мысль прогнала малейшие признаки сочувствия, которые Пенелопа испытывала в тот момент. Она резко отвернулась, охваченная раздражением и разочарованием. Пламя осветило край массивной кровати — размерами больше любой, виденной ею раньше. Пенелопа ахнула, разглядывая огромные дубовые столбики по углам кровати, на каждом резьба и один другого красивее, а балдахин поднят по меньшей мере на семь футов. Она не удержалась и провела пальцами по бархатной драпировке.
Роскошной, богатой и в высшей степени экстравагантной.
Мысль заставила ее резко отвернуться от кровати и посмотреть на остальную часть комнаты. Взгляд последовал за пятном света, выхватившим большой хрустальный графин, наполненный темной жидкостью, и стаканы.
Интересно, как часто он наливает в стакан скотча и берет его с собой в огромную постель? Как часто он наливает спиртное своей гостье? Мысль о другой женщине в постели Майкла, безнравственной и сладострастной, равной ему по красоте и дерзости, подогрела гнев Пенелопы.
Он бросил ее здесь, в своем доме, первой же ночью в качестве жены!
Ушел, чтобы напиваться скотчем в обществе жрицы любви.
И не имеет значения, что у нее нет доказательств. Она все равно пришла в бешенство.
Неужели их разговор в карете ничего для него не значил?
Как они смогут доказать Лондону и обществу, что этот позорный брак никак не запятнан скандалом, если он шляется где-то с... с ночными бабочками?
И чем заниматься ей, пока он ведет распутную жизнь?
Сидеть тут с вышиванием, пока он не снизойдет до того, чтобы удостоить ее своим присутствием?
Этого она делать не будет.
— Ни под каким видом, — поклялась себе Пенелопа, негромко, но торжественно в этой темной комнате, словно слова, произнесенные вслух, уже никто не сможет отменить. Ну что ж, время покажет.
Взгляд снова упал на графин, на четкие грани хрусталя, на широкое основание, призванное не дать сосуду опрокинуться в бурном море.
Отлично. Она покажет ему бурное море.
И, стараясь особо не задумываться, Пенелопа подошла к графину, поставила подсвечник, взяла стакан и налила в него виски больше, чем приличной женщине можно выпить.
То, что она не знала точно, сколько именно скотча полагается выпить приличной женщине, значения не имело.
Ей доставляло какое-то извращенное удовольствие смотреть, как янтарная жидкость наполняет хрусталь. Она хмыкнула — интересно, что подумает ее новоиспеченный супруг, если явится домой именно в эту минуту и увидит, как его правильная жена, еще вчера — старая дева, сжимает в руках наполовину полный стакан с виски?
Наполовину полное будущее.
Наполовину полное приключение.
Ухмыльнувшись, Пенелопа отсалютовала самой себе в большом зеркале, висевшем за графином, и сделала большой глоток скотча.
И чуть не умерла.
Она не была готова к тому, что проклятое спиртное обожжет ей глотку, а следом и желудок. К горлу подкатила тошнота, но Пенелопа сумела взять себя в руки.
— Фууу! — объявила она пустой комнате, глядя в стакан и недоумевая, почему кто-то (а в особенности самые богатые мужчины в Британии) добровольно пьет эти горькие вонючие помои. Вот идиоты!
Как-то это приключение не показалось ей особенно многообещающим.
Кажется, ее сейчас вырвет.
Она, согнувшись, присела на край буфета, гадая, не нанесла ли серьезный, непоправимый вред своим внутренностям.
Сделала несколько глубоких вдохов, и жжение начало утихать, сменившись томным, вселяющим смутные надежды теплом.
Пенелопа выпрямилась.
В конце концов, не так уж это и плохо.
Она снова встала, подняла вверх подсвечник, направилась к книжным полкам и наклонила голову набок, читая названия на книгах в кожаных переплетах, набитых там до отказа.
