Барбара Картленд - Гордая бедная княжна
Когда он вошел к ней, она не смутилась и не удивилась, видимо, не оправилась еще от шока и не в состоянии была ни о чем думать, кроме отца.
Герцог сел рядом с кроватью и взял княжну за руку.
— Я хочу, чтобы вы выслушали меня, Милица, — сказал он, — это очень важно.
Ее пальцы сжали ему ладонь, но он знал, что она инстинктивно просто хочет ухватиться за что-то надежное и прочное, как за соломинку, и сам он тут ни при чем.
— Я подумал, — сказал он, — что нежелательно было бы, чтобы большевики узнали о смерти вашего отца, которой они так жаждали. Пускай они пребывают в неведении, жив он или нет. Так и для вас будет лучше, и не придется никому говорить о вашем побеге из России, — Кажется, я… понимаю, — сказала Милица после короткого колебания, — у меня нет желания… говорить… о папе с чужими людьми.
— Конечно, — согласился герцог. — Вот почему я хочу спросить вас, не возражаете ли вы против захоронения его в море. В таком случае никто ни о чем не будет расспрашивать, яе будет никакого мрачного богослужения и никакой огласки.
— Мне не хотелось бы всего этого, — ответила Милица.
— Тогда, с вашего позволения, — продолжал герцог, — я похороню его императорское высочество завтра на рассвете.
Она не в силах была больше говорить, и герцог поднялся.
Все еще держа Милицу за руку, он поднес ее к губам.
— Вы очень мужественная, — сказал он тихо и вышел из каюты.
На следующий день с восходом солнца Великий князь был погребен в пучине моря.
По мнению герцога, церемония была очень трогательной, капитан прочел погребальную речь, и тело Великого князя было плавно опущено в море.
Милица удивила герцога, присоединившись к нему за обедом, и, хотя была очень бледна, ему показалось, что она не плакала. Он снова вспомнил строки, так часто приходившие ему на ум, когда он думал о княжне:
Но жгучая гордость,
Презренье к врагам
Не дали упасть
Подступившим слезам.
Может быть, гордость — самое верное средство удержать слезы, подумал он, которые любую другую женщину довели бы до истерики.
Он восхищался княжной, когда во время обеда она рассказывала о своем отце, о том, как много он для нее значил в детстве, как даже в худшие годы их скитаний она была счастлива, потому что он был рядом с нею.
Несколько раз голос княжны задрожал, а ее мужество и гордость в глазах герцога придавали ей особую прелесть.
Когда они пообедали и княжна должна была его покинуть, как она обычно делала, возвращаясь к своему отцу, она сникла и приуныла.
Чуткий герцог понял, что, спустившись к себе, она будет остро ощущать пустоту соседней каюты.
— Я иду на мостик, — сказал он. — Почему бы вам не пойти со мной? Я бы показал вам, как мы управляем «Сиреной».
— Я пойду с вами, — ответила Милица.
— Возьмите с собой пальто, — сказал герцог. — Кажется, что сейчас тепло, но средиземноморский ветер в это время года бывает довольно коварным.
Она растерянно замешкалась, и он послал стюарда в ее каюту принести пальто.
Он перекинул его через руку, и они направились к мостику.
Какая она изящная и хрупкая, думал он. Жизнь наносит ей удар за ударом, и большинство женщин наверняка оплакивали бы свою судьбу в подобной ситуации, пытаясь вызвать сочувствие к себе, а она держится так, как он и сам, возможно, не смог бы.
Как он и предвидел, она очень заинтересовалась управлением судном, и после этого он повел ее вниз показать двигатели.
Когда они расставались, он подумал, что она, возможно, не сумеет поужинать с ним, но княжна ничего не сказала.
В каюте его стало клонить ко сну после почти бессонной ночи, и герцог проспал до самого ужина.
Он ждал Милицу в салоне, когда появился Доукинс и сказал:
— Ее светлость крепко спит, и мне кажется, не стоило бы будить ее, ваша светлость.
— Да, конечно, — согласился герцог. — Пусть она поспит. Сон для нее сейчас лучшее лекарство.
На следующий день Милица сильно извинялась.
— Мне так жаль, что я не смогла составить вам компанию, — сказала она, — ведь вы говорили, что, не любите ужинать в одиночестве.
— Это совершенно понятно в вашем положении, — ответил герцог. — Вы же так устали.
— Я проспала до самого утра, пока Доукинс не пришел-с чаем и не разбудил меня утром.
Герцог рассказал ей, как тоже заснул у себя в каюте до самого ужина. Она тихо рассмеялась.
— Почему вы смеетесь? — спросил он.
— Просто невероятно вдруг обнаружить, что и у вас есть человеческие слабости. Вы всегда казались мне таким сильным, почти всемогущим, и я не могла себе представить, что вы способны простудиться или же уколоть палец, из которого пошла бы кровь.
Герцог рассмеялся и подумал, что Милица впервые говорит с ним в шутливом тоне.
Когда она закончила завтракать, он сказал:
— Хочу кое о чем спросить вас.
— О чем? — поинтересовалась она.
— Ничего особенного. Я лишь хотел узнать, не возражаете ли вы, если мы направимся в Монте-Карло, как и собирались.
— А вы хотите туда?
— Я распорядился, чтобы там открыли мою виллу, но если хотите, мы можем изменить наши планы и остаться на яхте.
Милица внимательно на него посмотрела.
— А чего вы хотите? — спросила она.
— Честно говоря, я бы хотел побывать в Монте-Карло хотя бы день-другой.
— Тогда, конечно, я согласна.
— Очень хорошо. Мы должны быть там завтра утром, и спасибо за вашу сговорчивость.
— Я всегда была сговорчивой.
— Но вы — женщина, — сказал герцог, — а все женщины непредсказуемы.
Милица слегка улыбнулась.
— Вы забываете, что последние шесть лет я провела в обществе троих мужчин, с которыми научилась по крайней мере не создавать никому проблем.
— Это приятно слышать.
В тот вечер после ужина, когда они прошли в салон, герцог сказал:
— Это наш последний вечер на яхте, и мне будет не хватать наших спокойных вечеров, проведенных вместе. Я был рад, что рядом не было гостей и мы оставались одни.
— Я тоже была… рада.
Видимо, она решила, что следовало бы сдержаннее выразить эмоции, и слегка покраснела.
Немного выждав она сказала:
— Вы хотите поговорить со мной… о будущем?
— Я не вижу в этом необходимости. Вы вольны отменить ваш долг, поскольку мне не придется уже платить за операцию для вашего отца.
— Я все равно… в долгу перед вами за то, что вы сделали для него и для меня… до настоящего времени, — сказала Милица тихим голосом, — и если я вам… не нужна… я боюсь, что должна буду… занять немного денег у вас для того, чтобы жить, пока я… не смогу… найти работу.
— Тогда наше соглашение остается в силе.
Они посмотрели друг другу в глаза.
