Томас Шерри - Ночные откровения
Неимоверно красив — Элиссанда просто не могла налюбоваться. Иисусе сладчайший, какая чувственная линия подбородка. А великолепные скулы! А глаза цвета знаменитого бриллианта! Она могла смотреть на этого мужчину весь день — и ночь — напролет.
— Нет, — повторил Вир.
Элиссанда бросилась мужу на грудь. Как он прочно сложен! Как ей хотелось в самые черные минуты жизни обнимать кого-то, похожего на него! От объятий тетушки Рейчел становилось только тоскливее, а рядом с лордом Виром она чувствовала себя в безопасности. Он был подобен крепости.
Элиссанда поцеловала маркиза в плечо — до чего же ей нравится на ощупь и вкус его кожа! Она поцеловала его шею, ухо, щеку — не гладкую, а слегка колючую, сладко оцарапавшую ей подбородок.
Она поцеловала мужа в губы, накрыв их соблазнительные изгибы своими губами, провела кончиком языка по его зубам, ощущая привкус выпитого виски.
Ох, мамочки… он… его…
Они стояли бедром к бедру, и Элиссанда явственно ощутила отвердевшую плоть, становящуюся еще тверже.
А затем она больше ничего не чувствовала, потому что подлетела вверх. Приземление на кровать вышибло из нее почти весь воздух и превратило комнату в вертящийся калейдоскоп. Но, силы небесные, как же он могуч! Элиссанда весила добрых девять с половиной стоунов, а он поднял и швырнул ее, словно букет невесты.
Маркиза улыбнулась мужу.
— Прекрати, — процедил тот сквозь стиснутые зубы.
Никогда больше не улыбаться — именно так она и намеревалась поступить. За неожиданное понимание Элиссанда улыбнулась супругу с еще большим чувством. Пожалуй, следует пересмотреть полный запрет на улыбки. Временами это даже приятно, вот как сейчас, когда ты вырвалась из заточения, и теперь свободна, счастлива и в ладах со всем миром.
— Иди ко мне, — поманила она мужа пальцем.
На сей раз он послушался. Угрожающе нависнув над женой, маркиз обхватил ладонями ее лицо.
— Послушай и слушай внимательно, если способна соображать своей взбалмошной бестолковой головой: нет. Ты сумела заманить меня в ловушку и вынудить жениться — но ты не заставишь меня спать с тобой. Скажи еще хоть слово — и я сегодня же аннулирую этот чертов брак и отправлю тебя обратно в тот сумасшедший дом, из которого ты сбежала. Так что заткнись и убирайся отсюда!
Элиссанда продолжала улыбаться мужу. Когда он говорит, его губы двигаются так завораживающе… Надо будет попросить, чтобы лорд Вир ей почитал — она сможет часами лежать и пожирать его глазами.
Но тут громкие слова начали проникать в ее уши, затем — в разум. «Нет, маркиз не мог сказать это всерьез», — покачала Элиссанда головой. Он — ее крепость. Он не вышвырнет ее за стены на радость дяде.
— Я серьезно, — повторил муж. — Вон отсюда.
Она не могла уйти. Она могла только лежать и беспомощно трясти головой.
— Не гони меня. Пожалуйста, не заставляй меня уходить!
Не заставляй меня возвращаться туда, где я не могу сделать ни единого свободного вдоха, где ни один миг не обходится без страха и ненависти!
Маркиз стянул жену с кровати и поставил на ноги, крепко удерживая за руку. Затем безжалостно дотащил до все еще открытой двери и подтолкнул так, что Элиссанда, спотыкаясь, вылетела на середину гостиной.
За ее спиной хлопнула закрытая с размаху дверь.
* * *
Часом позже Вир вышел из спальни за куском торта. Целый день он почти ничего не ел, и все на свете виски больше не могло заглушить сосущее чувство голода.
Только доедая второй кусок, он понял, что жена рыдает в своей спальне: звук был слабым, почти неслышным. Опустошив тарелку, маркиз вернулся в кровать.
Однако через пять минут он снова был в гостиной. Но зачем? Неужели ему не все равно? Сказанные слова намеренно были такими, что любая расплакалась бы. А женские слезы совершенно не действовали на Вира: дамы с криминальными наклонностями или душевными расстройствами — не говоря уж об обычных интриганках — были, как правило, страшно плаксивы.
Вир вернулся в постель и осушил бутылку виски до последней капли. Но черт его дери, если спустя три минуты он опять не очутился в гостиной.
Открыв дверь в спальню Элиссанды, маркиз не сразу увидел супругу. Ему пришлось обойти кровать, за дальним краем которой на полу сидела новобрачная, подтянув коленки к груди и рыдая — подумать только! — в подвенечную фату.
Фата превратилась в промокший комок. Лицо судорожно всхлипывающей жены покраснело и пошло пятнами, глаза опухли. Лиф подвенечного платья отсырел от слез.
— Я не могу уснуть из-за твоего плача, — раздраженно произнес Вир.
Элиссанда подняла безжизненное лицо, явно дожидаясь, пока фигура мужа прекратит двоиться перед расплывающимся взглядом — и вздрогнула.
— Извини, — пролепетала она. — Я сейчас перестану. Только, пожалуйста, не отсылай меня.
Маркиз не мог решить, которую из двух лицемерных леди Вир ненавидит больше: лучезарно улыбающуюся или смиренно проливающую слезы.
— Ложись спать. Сегодня я никуда не стану тебя отсылать.
Губы задрожали — Господи Боже! — с благодарностью. От досады — и презрения, и гнева, которые невозможно было залить целым морем виски — Вир не нашел ничего лучшего, чем добавить:
— Подожду до завтрашнего утра.
Элиссанда прикусила нижнюю губу, глаза вновь наполнились влагой. Слезы покатились по уже и так мокрому лицу, капая на свадебный наряд. И ни звука при этом — плач был тихим, как смерть.
Отведя от Вира взгляд, она начала раскачиваться взад-вперед, словно пытающийся успокоиться ребенок.
Маркиз не понимал, почему это волнует его, какое ему дело до женщины, собиравшейся обманом заполучить Фредди, — но ему было до нее дело. Что-то в этом немом отчаянии трогало его.
Ей больше не к кому обратиться.
Отчасти виною было виски. Но одной бутылкой нельзя объяснить, почему он не вышел из спальни сразу, как только успешно заставил жену умолкнуть. Вир боролся с подогретым хмелем состраданием к ее непостижимому горю и глупым чувством, что из всех людей именно он обязан что-нибудь предпринять.
Разве она не сама на это напросилась?
* * *
Элиссанда охнула, когда муж поднял ее на руки. Но не швырнул, как в прошлый раз, а посадил на край кровати и, наклонившись, разул. Затем перегнулся ей за спину, расстегивая крючки, и одно за другим снял с жены платье, нижние юбки и корсет.
Достав из кармана платок, маркиз заботливо вытер ей лицо. Рыдания подступили вновь: Элиссанда годами утирала тетушкины слезы, но никто и никогда не делал это для нее.
Она схватила платок, прежде чем муж успел спрятать его обратно, и, поднесши к носу, удивленно сказала:
