Мэри Бэлоу - Просто незабываемая
И тем не менее он снова приехал сюда, хотя и не для того, чтобы нанести ей визит, – конечно, нет. Встреча на званом вечере оказалась чистой случайностью. И тогда, когда она впервые увидела его стоящим на пороге гостиной – жуткий момент! – и тогда, когда он подошел к ней с графом, он держался скованно и не улыбался. На самом деле ему было чрезвычайно неприятно.
Но вряд ли он должен был удивляться – ведь ему было известно, что она живет в Бате.
– Извините, – снова заговорила Фрэнсис, – за то, что не рассказала вам тогда, и за то, что рассказываю вам сейчас. В то время это было небольшое происшествие, такое незначительное, что о нем не стоило и упоминать. Просто я была немного обескуражена, так неожиданно снова увидев его сегодня, вот и все. Простите. А как вы провели вечер?
Но они все чрезвычайно серьезно смотрели на Фрэнсис, и она знала, что ей не удастся обмануть их. Но что за глупость, в конце концов, так тревожиться из-за незначительного происшествия, которое она даже не сочла достойным упоминания!
– Вечер прошел спокойно, – ответила Энн, – если не считать того, что Мириам Фич и Аннабел Хенкок опять затеяли драку как раз перед сном, и заведующей хозяйством пришлось послать за Клодией.
– Но кровопролития не было, – добавила мисс Мартин, коротко похлопав Фрэнсис по руке. – Так что нам не на что жаловаться. Итак, Фрэнсис, ты хочешь, чтобы я нашла для тебя какое-нибудь задание, которое просто необходимо выполнить завтра после занятий? Ты хочешь, чтобы я категорически отказалась отпустить тебя на чаепитие с графом и его внуками? Как тебе хорошо известно, я, когда захочу, могу быть настоящим тираном.
– Нет, – вздохнула Фрэнсис. – Я обещала, что приду, и с моей стороны было бы нечестно позволить вам, Клодия, уговорить меня отказаться. Я пойду. На самом деле это в общем-то пустяк. – Она снова встала и пожелала всем спокойной ночи.
Несмотря на то что она действительно чувствовала себя смертельно усталой, Фрэнсис сомневалась, что сумеет уснуть. И, кроме всего прочего, ей было стыдно, что она переложила свою ношу – во всяком случае, изрядную ее часть – на своих подруг, которые должны считать ее совершеннейшей дурехой.
Вдобавок Фрэнсис смущало то, что мистер Блейк неправильно истолковал ее настойчивое желание сидеть за обедом с ним – во всяком случае, мог истолковать. В экипаже он всю обратную дорогу держал Фрэнсис за руку и потом, поднеся ее пальцы к губам, сказал, что очень горд и благодарен ей за то, что она выбрала его своим спутником на этот вечер. К счастью, он не сказал – и не сделал! – ничего более страстного, но даже этого было достаточно, чтобы серьезно взволновать Фрэнсис. Она никогда не любила дразнить людей, но сегодня была близка к этому, хотя и не по собственной воле.
– Бедняжка Фрэнсис, – сказала Энн, догнав ее на лестнице, и, взяв под руку, сжала ей локоть. – Я понимаю, что сегодня вечером ты испытала ужасное потрясение. И безусловно, сам факт, что ты скрыла правду о Рождестве, свидетельствует, что виконт Синклер значит для тебя больше, чем тебе хотелось бы. Но ты вовсе не обязана сейчас в этом признаваться. Мы твои подруги, и ты можешь поделиться своими заботами, когда тебе потребуется выговориться, и можешь оставить при себе то, о чем ты предпочитаешь умолчать. У нас у всех есть свои секреты, и они нам необходимы. Но быть может, завтра ты отправишь на покой некоторых призраков.
– Возможно, – согласилась Фрэнсис. – Спасибо, Энн. Можно было бы предположить, что я более трех лет назад уже получила свой урок, но я ведь так и не рассказала свою историю полностью, верно? По-видимому, я все же ничему не научилась. Почему женщины так безрассудно влюбляются?
– Потому что мы хотим дарить любовь, – ответила Энн. – Потому что любить назначено нам природой. Как мы могли бы вырастить ребенка, если бы не были способны испытывать любовь даже к самому тщедушному крошке, которому смогли дать жизнь? Понимаешь, любовь к мужчинам – это только часть нашего основного предназначения. Мы несчастные создания, но я не верю, что стала бы что-то менять, если бы это было в моих силах. А ты?
«Любила ли Энн отца Дэвида?» – на мгновение задумалась Фрэнсис и решила, что у Энн в прошлом была какая-то ужасная трагедия, о которой ей ничего не известно.
– Ох, не знаю, – против воли рассмеялась Фрэнсис. – У меня никогда не было сына, которому я могла бы полностью посвятить себя, как ты, Энн. Иногда жизнь кажется мне пустой, как бы неблагодарно это ни прозвучало, когда у меня есть этот дом, эта профессия, и ты, и Сюзанна, и Клодия.
– И мистер Блейк, – добавила Энн.
– И мистер Блейк.
Они обе тихо засмеялись и разошлись на ночь по своим комнатам.
Наконец-то оказавшись у себя в спальне, Фрэнсис прислонилась затылком к закрытой двери и зажмурилась, не в силах удержать горячих слез, катившихся по ее щекам.
Когда на следующий день Лусиус постучал в двери школы мисс Мартин, его встретил пожилой сутулый швейцар в черном, блестящем от времени сюртуке и в сапогах, поскрипывающих при каждом шаге; его подозрительно прищуренные глаза так же ясно, как слова, давали понять, что каждый мужчина, переступающий порог этой школы, воспринимается как враг, за которым необходимо пристально следить.
Лусиусу осталось только выразительно поднять бровь, когда портье, проводив его в не совсем уж убогую гостиную для посетителей, надежно запер внутри, чтобы доложить мисс Аллард о прибытии его сиятельства. Но сначала появилась не Фрэнсис, а другая леди – среднего роста, абсолютно прямая и, очевидно, строгих правил. Еще до того, как она назвала себя, Лусиус догадался, что это, должно быть, сама мисс Мартин, несмотря на то что она оказалась моложе, чем он мог ожидать, и выглядела всего на год или на два старше его самого.
– Мисс Аллард будет через пять минут, она дирижирует на репетиции хора старших учениц, – объяснила мисс Мартин после того, как представилась.
– Вот как? – отрывисто сказал он. – Вам повезло, что у вас преподает такой великолепный музыкант.
Его – или, во всяком случае, его самолюбие – целый месяц, пока он не выбросил Фрэнсис из своих мыслей, донимало то, что она предпочла преподавать в школе для девочек, вместо того чтобы уехать с ним. Но прошедшим вечером Лусиус обнаружил, что его еще больше раздражает, что обладательница такого воистину великолепного голоса решила стать простой учительницей, хотя, чтобы сделать блистательную карьеру певицы, ей достаточно просто щелкнуть пальцами. Это было выше его понимания – сама Фрэнсис была выше его понимания. И то, что он не знал ее, не понимал ее, раздражало его и почти всю ночь не давало уснуть. Он обнаружил, что хотя едва знает Фрэнсис, тем не менее позволил ей снова лишить его покоя, чего до сих пор не удавалось сделать ни одной женщине.
