Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
После мессы женщины идут через лужайку обратно во дворец, где ожидается пир.
– Король кажется странно недовольным для человека, который только что назначил наследника на свой трон, – замечает леди Мод, изогнув бровь на Элеанору де Монфор, как будто это она тому причиной.
Та забыла о всякой осторожности. Она высматривает в толпе Симона, он должен вот-вот прибыть из Рима – ездил просить папу Григория освободить ее от обета целомудрия и узаконить их брак. Согласился ли папа – никто не знает, так как Симон не посылал вперед себя гонцов.
– Чтобы склонить папу к согласию, нужны деньги, – говорит Элеанора де Монфор. Ее смех звучит невесело. – У нас их не будет, пока Генрих не выдаст мне мое приданое. – Которого, как известно королеве Элеоноре, она ждет уже почти два года, но, стараниями непримиримых баронов, сундуки Генриха так же пусты, как и у Симона.
Менестрели поют «Деву Марию» святого Годрика, а слуги только что внесли Элеонорино любимое блюдо – семгу и фруктовый пирог, – и вот герольд объявляет о прибытии Симона де Монфора. Элеонора чуть не вскакивает со скамьи, но чувствует на себе взгляд Маргариты и скоренько усаживается снова. Она не может отвести от Симона глаз, а он заключает в объятия жену; после шестимесячного отсутствия кажется еще красивее. Элеонора почти забыла крапчатую, как яйцо малиновки, голубизну его глаз, но его улыбка преследовала ее во сне. Целуя волосы жены, он ловит взгляд королевы, подстегивает ее неровное сердцебиение.
Элеанора ведет прибывшего мужа к королевскому столу, где он почтительно преклоняет колени перед королем с королевой. Губы Элеоноры складываются в любезную улыбку, которая, однако, гаснет при виде нахмуренных бровей короля, а его лицо, кажется, вот-вот воспламенится.
– Я привез добрую весть из Рима, – говорит Монфор. – Папа освободил мою жену, и вашу сестру, от обета целомудрия.
Из-за столов вокруг доносятся радостные крики, Элеанора Монфор тоже выражает свою радость. С сияющим лицом она снова обнимает мужа. Но Генрих багровеет еще пуще и рычит:
– За какую цену?
Все затихает. Симон прокашливается:
– Простите меня, Ваша Милость, я не понимаю вопроса. Наш сын и ваш племянник теперь законный…
– За какую цену? – повторяет Генрих еще громче.
– Я… Я заплатил, сколько было необходимо, чтобы обеспечить будущее вашей сестры…
– Ее будущее? Как жены обнищавшего чужеземца?
Вихрь вопросов кружится и вертится в голове Элеоноры, и главный из них – почему Генрих так разъярен? И следом за ним второй: зачем ссориться с Симоном здесь и сейчас? Это же ее день! И с каких это пор Генрих употребляет слово «чужеземец» по отношению к Симону? Он говорит, как его бароны, которые этим словом называют Элеонору – когда хотят уколоть. Как будто все английское – лучшее на земле, несмотря на здешнюю мерзкую погоду, скверную еду, нездоровый цвет лиц и грубый испорченный язык.
Симон разевает рот от оскорбления, но его жена не теряет мужества:
– Генрих, мы здесь собрались в честь твоей королевы и твоего новорожденного сына. Почему бы нам не обсудить эти дела завтра?
– Потому что мы хотим обсудить их сейчас. – Он не сводит глаз со смущенного лица Симона де Монфора. – Сколько ты заплатил, Симон? Мы хотим знать. Мы требуем.
– Чушь какая-то, – бормочет Симон.
Генрих обрушивает на стол кулак, отчего звенит посуда, а Элеонора подскакивает.
– Отвечай так, чтобы мы слышали!
– Я сказал, что Вашей Милости не захотелось бы, чтобы подробности нашего соглашения стали широко известны. Мне не хотелось огорчать папу.
– А огорчать своего короля? Это тебя не заботит?
Элеонора касается руки Генриха в надежде, что нежное прикосновение успокоит его:
– Возможно, твоя сестра права. Давай выберем для этого другое время.
Но Генрих продолжает:
– Если хочешь нас порадовать, дай нам две тысячи серебряных марок.
– Генрих, – строгим тоном вмешивается Элеанора Монфор. – Ты же знаешь, что у нас их нет. Мы ждем, когда ты дашь мое приданое.
– И теперь будете ждать еще дольше, поскольку твой муж задолжал нам огромную сумму.
Симон фыркает и, скривив губы, качает головой. По залу прокатывается ропот. Генрих выкатывает глаза, его зрачки сжались в две точки. Он оскаливает зубы. Элеонора не может оторвать глаз от его лица. Вот-вот на его губах выступит пена. Ей нужно найти способ успокоить его.
– Вас что-то забавляет, сэр Симон? – презрительно усмехается король.
– Извините меня, Ваша Милость. – Симон склоняет голову, скрывая насмешку. – Не помню, чтобы я что-то у вас занимал. Мне кажется, дело обстоит наоборот. Моя жена и я почти два года ждем приданого, которое вы обещали на нашей свадьбе.
– Свадьбе? Это была не свадьба, а тайное заключение брака, поскорее, чтобы избежать скандала! – орет Генрих.
Страх сгущается в животе у Элеоноры, как грозовые тучи. Генрих должен замолчать, пока не наговорил лишнего. Но как его остановишь? За годы совместной жизни она так и не нашла действенного лекарства от его вспышек.
– Ты соблазнил нашу сестру у нас под носом с единственной целью – умножить свое богатство и возвыситься.
К потолку собора, как стрелы из лука, взлетают ахи и охи.
Лицо Элеаноры Монфор покраснело, как у Генриха. Под столом королева сцепила руки так крепко, что сама вздрогнула от боли. Король продолжает бушевать:
– Мы рисковали всем, чтобы скрыть вашу неосмотрительность. Мы поженили вас втайне, зная, что навлечем на себя ярость нашего брата. – Ричард Корнуоллский, сжав зубы, бросает на них сердитый взгляд из-за стола впереди. – И наших баронов, которые женили бы на ней кого-нибудь из своих сыновей. И как ты отплатил за это?
Симон припадает на колено и бьет себя рукой в грудь:
– Преданностью и любовью, мой господин. Как всегда.
– Преданностью – или предательством? Пообещал, что король гарантирует твои долги? Граф Фландрский сообщил мне, что ты поступил именно так.
Симон хмуро смотрит на дядю Томаса, который занимает почетное место рядом с королем.
– Король Людовик Французский прислал меня получить две тысячи серебряных марок, которые вы одолжили, – говорит дядя. – Вы не клялись, что король Генрих их выплатит?
Симон встает на ноги, улыбка дрожит у него на губах:
– Да, я поручил. Но вы говорили мне, Ваша Милость, что на такой случай дадите мне любую сумму.
– Никогда не говорил.
– Не помните? – Голос Монфора звучит искренне, как у просящего мальчика. – Вы предсказывали, что папа римский заломит высокую цену за признание нашего брака законным, – так и вышло, и вы поклялись, что Англия заплатит эту цену.
– После того, конечно же, как вытянет из ваших лордов! – Роджер де Куинси встает, его широкие усы трясутся. – Ваша Милость, я требую объяснений!
